Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект

Повествователь говорит «Не знаю продолжения рассказа», то есть бабушкиной сказки, поскольку эта сказка служит лишь мостиком для перехода к современности (такая же ситуация возникнет в стихотворении Высоцкого «Из-за гор — я не знаю, где горы те, — / Он приехал на белом верблюде»).

И действительно, в тексте появляются знакомые реалии советской жизни — Главбаза, Главпромпитания, товары: «И при нем в Главпромпитания / Была старуха-няня, и / Она была чудесна и мила. / Она без всяких тары-бары / Раздавала всем товары: / Этому дала и этому дала, / Этому дала и этому дала… / Это очень старинная сказка, / Но эта сказка до сих пор еще жива».

Хотя повествователь продолжает придерживаться жанра сказки, но делает это уже с откровенным сарказмом, который, возрастая к концу песни, превращает заюпо-чительные две строфы чуть ли не в публицистику, поскольку там все говорится открытым текстом: «И так, как в сказке, но не для острастки, / Только раз приехала сюда / (Это тоже, может быть, как в сказке) / Сессия Верховного Суда. / Эту Сессию, я знаю, / Называют “выездная”, / И она была чудесна и мила. / Она без всякой ссоры-склоки / Всем распределила сроки: / Этому дала и этому дала, / Этому дала и этому дала… / Это очень старинная сказка, / Но эта сказка до сих пор еще жива».

О Сессии сказано, что «она была чудесна и мила», что напоминает концовку стихотворения Высоцкого «Палач» (1977): «Как жаль, недолго мне хранить воспоминанье / И образ доброго, чудного палача», — а также черновой вариант песни «Ошибка вышла» (1976): «Мой милый доктор встал к двери, / Как мститель с топором» /5; 382/. В обоих случаях речь идет о пытках, а в песне на стихи В. Дыховичного — о массовых посадках.

В заключение обратимся к концовке песни, которая одновременно является и частью рефрена: «Это очень старинная сказка, / Но эта сказка до сих пор еще жива».

Напрашивается аналогия с началом стихотворения Высоцкого 1962 года: «Как в старинной русской сказке — дай бог памяти!..», — в котором тоже в сказочной форме говорится о событиях советской истории: «И выходит, что те сказочники древние / Поступали и зло, и негоже».

Об этой же старинной сказке идет речь в песне 1964 года: «Так оно и есть, / Словно встарь, словно встарь'. / Если шел вразрез — / На фонарь, на фонарь! / Если воровал — / Значит, сел, значит, сел, / А если много знал — / Под расстрел, под расстрел!».

Мы рассмотрели лишь два из более чем сотни исполнявшихся Высоцким чужих текстов. Но уже на этих примерах видно, что каждая такая песня была ему особенно близка и потому обнаруживает многочисленные параллели с его собственными произведениями. Об этом в свое время написал Осип Мандельштам: «И снова скальд чужую песню сложит / И как свою ее произнесет» («Я не слыхал рассказов Оссиана», 1914).

***

Формально период стилизиций под блатные песни заканчивается 1965 годом. Принято считать, что блатная тематика себя исчерпала, и Высоцкий от нее отошел. Но вот что вспоминает одноклассник поэта Владимир Монахов, после длительного перерыва встретившийся с ним в 1967 году: «“Рассказывал… Подписку дал в КГБ, потом в милиции… кажется только в этих организациях Москвы <…> в связи с тем, что… Ну, почему-то считалось, что его песни все блатные. Хотя они совсем не блатные”. <…>- “В смысле, давал подписку, что больше не будет таких песен писать?” — “Да, что он не будет”»[427].

Как видим, причины отхода от блатной тематики были гораздо более серьезными. Большую роль тут сыграл и июньский арест 1966 года в Риге, поэтому «правильные» альпинистские песни для фильма «Вертикаль», написанные в июле того же года, воспринимаются уже как своего рода попытка доказать властям свою лояльность и легализовать свое песенно-поэтическое творчество.

Однако и позднее в произведениях Высоцкого будут регулярно появляться блатные (уголовные) мотивы.

В песне «Вот главный вход…» (1966) столкновение лирического героя с властью происходит из-за того, что его эксцентричное поведение идет вразрез с общепринятыми нормами. А главным приемом изображения героя является гротеск: «Вот — главный вход, но только вот / Упрашивать — я лучше сдохну, — / Вхожу я через черный ход, / А выходить стараюсь в окна». Здесь явно предвосхищена идея песни «Про второе “я”» (1969): «Поверьте мне: не я разбил витрину, / А подлое мое второе “я”». В свою очередь, некоторые мотивы из песни «Вот главный вход…» уже встречались в «Рецидивисте»: «…обзываютхулиганом» = «За то, что я нахулиганил»; «…но мусора не отдыхают» = «В объятья к милиционеру»; «Я был усталым и побитым» = «И попинав меня ногами <…> Я встал, от слабости шатаясь».

Функция гротеска в разбираемой песне состоит в том, чтобы показать независимость лирического героя, его непохожесть на других людей.