Энцо Феррари. Биография

В ПОЗДНИЕ ГОДЫ ЖИЗНИ ФЕРРАРИ БУДЕТ РАЗДЕЛЯТЬ СВОИХ КЛИЕНТОВ НА ТРИ КАТЕГОРИИ: «СПОРТСМЕН-ДЖЕНТЛЬМЕН», ТО ЕСТЬ ЧЕЛОВЕК, «УБЕЖДЕННЫЙ В ТОМ, ЧТО УМЕЕТ УПРАВЛЯТЬ МАШИНОЙ ПОЧТИ КАК НАСТОЯЩИЙ ГОНОЧНЫЙ ПИЛОТ»; «ПЯТИДЕСЯТИЛЕТНИЙ», «ВОПЛОЩАЮЩИЙ СВОЮ МЕЧТУ В РЕАЛЬНОСТЬ И ПЫТАЮЩИЙСЯ ВЕРНУТЬ СЕБЕ НЕМНОГО МОЛОДОСТИ»; И «ЭКСГИБИЦИОНИСТ», ЧЕЛОВЕК, «ПОКУПАЮЩИЙ «FERRARI» ПРОСТО ПОТОМУ, ЧТО ОНА — КАК ШИНШИЛЛА В МИРЕ МЕХА».

Анонсировав новую линейку машин, он мог рассчитывать на ворох заказов от богатых спортсменов и, вероятно, на приток депозитных средств, необходимых для продолжения работы. Реклама также могла обеспечить компании больше спонсорских денег от производителей аксессуаров. В целом это было виртуозное использование общественного ажиотажа — и в последующие годы карьеры Феррари превратит эту практику в подлинное высокое искусство.

Итальянские автомобильные СМИ восприняли новости о вхождении Феррари в круг производителей автомобилей как большое событие. На мгновение ситуация улучшилась, и маленький состав сотрудников компании ненадолго воспрянул духом. Но реальность быстро расставила все по своим местам. Впереди их ждала долгая, серая зима и огромное количество работы, которую нужно было завершить, прежде чем хотя бы один прототип автомобиля сможет выехать из мастерской. Феррари быстро возвратился к своему прежнему управленческому стилю — травле, — и спустя три месяца Лампреди, сытый по горло политическими интригами, враждебной атмосферой и медленным прогрессом проекта, подал в отставку. Феррари, подключив свои недюжинные таланты театрального актера, умолял его остаться. «125-я» должна поехать весной, а летом уже должна выйти на старт в гонках! Он пытался убедить Лампреди, что затраченные усилия принесут огромные дивиденды в будущем. Их спор был долгим и горячим, и в конечном итоге Лампреди смягчился. Работа продолжалась всю зиму 1947 года, которая запомнилась старожилам Модены как одна из худших на их памяти. Феррари и сам говорил, что она напоминала ему о семейных байках про невероятные снежные бури, что окутывали долину реки По в ту зиму, когда он родился на свет, — с того времени минуло почти пятьдесят лет.

Наконец, спустя почти два года с того момента, как он и Коломбо впервые обсудили создание «125-й», Энцо Феррари смог забраться внутрь оголенного прототипа и совершить на нем первый тестовый заезд. Это случилось в конце зимы 1947 года, 12 марта, — наверняка он не раз думал, что этот день никогда не настанет. Машину, представлявшую собой немногим более чем набор каркасных труб и четыре стальных дисковых колеса, поддерживавших отлитый из алюминиевых сплавов двигатель, выкатила из гаража завода маленькая свита сотрудников компании, в рядах которой были Бацци, Пьеретти, начальник жестяницкого цеха (недовольный ситуацией и собиравшийся уходить), Галетто и, разумеется, Лампреди с Буссо, которые уже едва разговаривали друг с другом. И хотя весь момент был пропитан чувством предвкушения, свинцовое напряжение сковало маленькую группку мужчин в то мгновение, когда они выходили на колючий солнечный свет, заливавший выложенный камнями внутренний дворик фабрики.

Скрючившись на ветру, Феррари поместил свое внушительных размеров тело на нераздельное сиденье длинного и тонкого автомобиля. Он откинул назад несколько прядей своих седеющих волос и недолго повозился с управлением, прошелся пальцами по набору переключателей и тумблеров на панели управления, нажал педали тормоза и газа, после чего провел рычаг переключения передач по всем пяти ступеням. Потом потянулся к ключу зажигания.

Луиджи Бацци сделал шаг вперед. Верный, преданный Бацци, которому теперь было 55 — на шесть лет больше, чем его стародавнему соратнику, — вперил свой немигающий взгляд в двигатель, почти два года бывший для него объектом тяжкого труда и доставивший ему столько негативных эмоций. Он кивнул Феррари, и мотор затрещал, двенадцать его маленьких поршней, словно идеально вышколенные механические солдатики, вошли в ритм сгорания. Бацци улыбнулся, вероятно, вспомнив эпизод двадцатилетней давности, когда он забрался на сиденье «Alfa Romeo P2» Антонио Аскари и тихо потребовал: «Дайте мне послушать сердцебиение этого существа». Рабочие в изумлении отступили назад, ловя звуки, что издавало их совместное творение: наглый, бесстыжий гул и ропот. Те, кто стоял перед оголенным рылом радиатора, разошлись в стороны, расчистив машине путь, пролегавший по булыжникам двора.