Когда и как начались их переговоры, неизвестно, но предполагается, что Феррари и Аньелли начали неформальные обсуждения возможного альянса в 1967–1968 гг., и к началу лета 1969-го последние юридические детали союза уже были улажены. Основываясь на опыте переговоров Феррари с Ford и последующих комментариях самого Аньелли, можно заключить, что Энцо отдал концерну контроль над своей компанией не без борьбы. Тут Аньелли пришлось иметь дело с человеком, сделавшим самого себя, переполненным гордостью за свои достижения и явно не собиравшимся дать себя проглотить, как какой-нибудь беспомощный библейский Иона. И, хотя в масштабах индустриального мира его компания была крошечным предприятием, в плане престижа она была подлинным гигантом — автомобильным бутиком, который было бы логичнее сравнивать с Coco Chanel, Cartier, Gucci или модным домом Кристиана Диора, нежели с дымящим, пыхтящим и скрежещущим индустриальным монолитом, коим был Fiat.
Их альянс будет держаться на прямо противоположных нуждах двух сторон. Для Феррари это был простой способ привлечь капитал в свой провисающий бизнес-проект, но для Аньелли, этого туринского патриция, это была авантюрная поездка в пыльную провинцию в поисках самых ценных ингредиентов успеха из всех — статуса и уважения — и заполучить их он рассчитывал из рук самодовольного простолюдина. В конечном счете он найдет в Модене то, что искал, и заплатит за это примерно 7 миллиардов лир. Если переводить в доллары, то это где-то 11 миллионов — существенно меньшая сумма, чем предлагали Мекомы или Ford, однако Fiat получил меньше половины компании в краткосрочный период. Сделка была настолько выгодной в глазах Феррари, что он самолично отправился в Турин на подписание последних документов — в город, который не посещал десятилетиями и который в конечном итоге стал хрестоматийным примером горы, пошедшей к Магомету.
21 июня 1969 года Fiat объявил о заключении нового альянса загадочным заявлением: «По итогам встречи президента Fiat, доктора Джованни Аньелли, с инженером Энцо Феррари, известной целью которой было обеспечение продолжительного развития автомобилей «Ferrari», было решено, что техническое сотрудничество и поддержка, имевшие место в прошлом, в течение следующего года трансформируются в совместное участие». Заявление было опубликовано вскоре после очередного утомительного раунда обещаний Феррари покинуть автоспорт и уйти из соревнований сразу после сентябрьского Гран-при Италии. Понятно, что союз с Fiat быстро отправил на свалку истории эти и без того бессмысленные глупости и открыл перед компанией широкий спектр новых возможностей. Кроме того, в этом альянсе старик видел своего рода способ отомстить. В своей книге Джино Ранкати дает нам намек на умонастроения Феррари, когда пишет следующее: «Запущенный процесс должен был смыть позор 1918 года, когда Fiat не принял Феррари к себе». Разумеется, Энцо Феррари давным-давно позабыл то, как ему в молодом возрасте отказал в трудоустройстве Fiat, ведь это было почти
Как бы то ни было, сделка была просто великолепной. Потратив миллиарды лир, Fiat получил 40 % существующих акций Ferrari. Энцо Феррари сохранил 49 %, которые были уступлены Fiat уже после его смерти. Его старый коллега «Пинин» Фарина получил 1 %, а Пьеро Ларди, молодому человеку, по-прежнему пребывавшему в тени семьи, досталось 10 %. Договоренность была в каком-то смысле схожей с той, что Феррари почти удалось достичь с Ford. Феррари должен был сохранить полный контроль над гоночным предприятием, тогда как Fiat должен был заниматься исключительно производственной стороной дела, выпуская легковые машины для клиентов компании.