Эолова Арфа

Верный испанец, видя, что его друг в опале, писал сценарии для других, но и идеи потомка богов хватал на лету, осваивал, делал наброски новых сценариев. Очередной год начался с Кубинской революции, и Эол носился с замыслом фильма об этих событиях, но, хотя Иван Грозный уже слетел с трона, Незримова никто не хотел слушать. К этому времени какой-то недоброжелатель припечатал его прозвищем, которое почему-то все охотно подхватили. Ветродуем называется механизм для имитации ветра во время съемок, и до смерти обидно, когда тебя называют устройством, да еще и предназначенным для имитации: «Опять Ветродуй прибегал с новыми идеями. Как всегда, завиральными», «Что-то Ветродуй снял два фильмешника. вроде и неплохие, а канули в лету», «Ветродуй-то мечтает, что его “Не ждали” все-таки возьмут в Канны»...

Петьки Тодоровского козни, догадывался Эол.

В Канны поехал родной однокурсничек Лёвка Кулиджанов. Когда-то он соль и спички требовал бесплатно, пьяный пытался залезть к «Рабочему и колхознице», а тут, поди ж ты, каннский номинант! И фильмец опять неплохой снял, только уже один, без Яшки Сегеля. Эолу оставалось лишь ёрничать:

— Что-то у тебя предыдущий — «Дом, в котором я живу», теперь — «Отчий дом»? Ты, Лёвка, какой-то домашний режиссер получаешься. Домработник.

Так их теперь и звали с того года — Ветродуй и Домработник. Только Ветродуй дома сидел, а Домработник в Канны полетел. Хоть и не получил ничегошеньки, а все равно престиж. «Пальмовую ветвь» сорвал «Черный Орфей» Марселя Камю.

— А я бы и не хотел, чтобы меня взяли в Канны и там прокатили, — небрежно сказал Эол милой Жеже, хотя и сам не знал, хотел бы или нет. Все-таки побывать с фильмом в Каннах...

Зато летом в Москве по инициативе Фурцевой, вскоре ставшей министром культуры, готовился первый советский международный кинофестиваль, и председателем жюри назначили Герасимова. Неужели Папа забудет про своего ученика? Но что это? В конкурсную программу Аполлинариевич включил только одну отечественную ленту! «Судьбу человека». И Бондарчук получил главный приз. А Эол там даже в титрах не обозначен, снова сидел в зале «Ударника» и страдал, когда съемочную группу с триумфом осыпали на сцене букетами цветов, забыв про него. Даже Скобцева там светилась, хотя она никак не участвовала, только женой режиссера.

Кораблик с надписью «Надежда» выплыл ненадолго, когда Бондарчука ввели в жюри Венеции, но второй Фёдрыч предпочел повезти на север Италии фильм Розанцева «В твоих руках жизнь», сильную картину о саперах, разминирующих только что восстановленный город, с накалом в кульминации и со счастливым концом. «Золотого льва» получили итальянцы Моничелли и Росселини, «Серебряного» — Бергман.

Все валилось из рук, ничего не шло. Когда «Луна-2» впервые в истории приземлилась на Луне-1, загорелось снимать о космосе. Не пошло. Когда Хрущев первый в истории руководитель страны поехал с визитом в Америку, зашевелилось что-то о том, как русский спасет американца или наоборот. Тоже прокатили. Выходили в свет экрана карасевские «Иван Иванович с Иваном Никифоровичем», «Баллада о солдате» Чухрая, «Дама с собачкой» Хейфица, какие-то там «Неподдающиеся», «Сверстницы», «Шинель», «Жажда», «Жестокость», «Люди на мосту», «Неотправленное письмо», «Исправленному верить», «Хмурое утро», «Жеребенок», «Все начинается с дороги», «Василий Суриков», «Фома Гордеев»... успевай только оглядываться, киножизнь бурлила и клокотала, Алка и Колька наконец-то снялись вместе в слабом фильмешнике «Млечный путь» у Исаака Шмарука, и только Эол Незримов задыхался на мели, ловя ртом воздух и мечтая о просторных глубинах кино.

Он снова вернулся к теме 1812 года, долбил всех, что уже три года остается до юбилея, но его не слушали. Ветродуй, что с него взять! Однажды, покупая в булочной хлеб, он вдруг замер: а почему бородинский? При чем тут Бородино? Вот вам и название: «Бородинский хлеб». Записался в Ленинку, стал копаться в книгах и справочниках, узнал, что рецептура создана Московским трестом хлебопечения, не поленился, поехал туда, в подмосковную Рославку. Директор ответил:

— Я только знаю, что семена кориандра... Вот, видите, они всюду втыкаются в бородинский хлеб, как картечь. Типа символ. Вроде бы такой хлеб стали выпекать на Бородинском поле в память о погибших.

Еще лучше! «Хлеб бородинский, поминальный». Отличное название для картины. И чертиком выскочила вторая строчка для ёрнического двустишия: «Вот лишь бы фильм не стал провальный!» И подумалось, что недруги по-другому придумают: «А фильм-то все равно провальный!»

— Час ночи, — произнесла Марта Валерьевна и подумала о том, что вообще-то жутко коротать ночь в обществе покойника. Но тотчас одернула себя: — Дура! Он жив. Просто собирается с силами. Сосредотачивается. Правильно, Шоколад?