Эон. Исследования о символике самости

²¹⁹ Из этого текста мы узнаем, что рыбку можно найти только в центре океана. Но океан есть «дух мира». Наш текст, как свидетельствует вышеприведенный отрывок, принадлежит той эпохе, когда алхимия уже почти отказалась от лабораторных изысканий и все больше превращалась в философию. Для алхимика, жившего в начале XVII в., «дух мира» был несколько необычным термином: тогда чаще употребляли выражение «anima mundi». Мировая душа – или в данном случае мировой дух – представляет собой проекцию бессознательного; тем не менее не существует методов или приспособлений, которые могли бы обеспечить объективный опыт такого рода и тем самым представить объективное доказательство одушевленности мира. Данное представление не более чем аналогия с одушевляющим принципом в человеке, вдохновляющим его мысли и познание. «Душа» и «дух», или психика как таковая, сами по себе полностью бессознательные. Если предполагается, что она находится где-то «вовне», она не может быть не чем иным, кроме как проекцией бессознательного. Это может означать как много, так и мало, в зависимости от того, как на это смотреть. В любом случае мы знаем, что в алхимии «наше море» – символ бессознательного в общем, как и в сновидениях. Маленькая рыбка, обитающая в центре вселенского моря, впрочем, обладает способностью останавливать даже самые большие корабли. Из описания Echeneis очевидно, что автор был знаком с «pisciculus rotundus ossibus et corticibus carens» из «Aenigmata». Наша интерпретация круглой рыбы как самости, соответственно, может быть распространена и на Echeneis. Символ самости появляется здесь как «маленькая» рыбка в обширном океане бессознательного, подобно человеку в море мира. Символизация в виде рыбы характеризует самость как бессознательное содержание. Не было бы никакой надежды поймать это неприметное существо, если бы внутри сознательного субъекта не существовал «магнит мудрецов». Этот «магнит», очевидно, представляет собой нечто, что учитель способен преподать ученику; это – «theoria», единственное материальное достояние, на которое может опереться адепт в своих изысканиях. Ибо prima materia по-прежнему не найдена, и единственное, что может ему помочь, – это «хитроумный секрет мудрецов», теория, которой можно научить.

²²⁰ Данный вывод подтверждает Бернард Тревизан (1406–1490 гг.) в своем трактате «De secretissimo philosophorum opere chemico»: именно проповеди Парменида в «Turba» вывели его из заблуждения и указали правильный путь[412]. Но Парменид говорит то же, что и Арислей[413] в «Turba»: «Природу можно улучшить не иначе как через ее собственную природу»[414]. В подтверждение Бернард добавляет: «Таким образом, нашу материю можно улучшить не иначе как через нее саму». Именно теория Парменида помогла Бернарду выйти на правильный путь после долгого и бесплодного лабораторного труда; согласно легенде, ему даже удалось получить философский камень. Что же касается теории, то он, очевидно, придерживается мнения, что ее главная мысль выражена в приведенном выше высказывании: «природа»[415] может быть улучшена или избавлена от изъянов лишь посредством себя самой. Та же идея выражена в часто повторяющихся предупреждениях из других трактатов – не примешивать ничего извне к содержимому герметического сосуда, ибо lapis и так «имеет все, что ему нужно»[416].

²²¹ Едва ли алхимики всегда осознавали, что именно они пишут; иначе они бы пришли в ужас от собственных чудовищностей, а признаков этого в литературе не наблюдается. Кто имеет все, что ему нужно? Даже самый одинокий метеор вращается вокруг какого-нибудь далекого солнца либо нехотя подтягивается поближе к скоплению своих собратьев-метеоров. Все связано со всем. По определению, лишь абсолютная целокупность содержит все в себе, и ни потребность, ни компульсия не привязывают ее к чему-либо внешнему. Это, несомненно, то же самое, что идея абсолютного Бога, объемлющего все сущее. Но кому из нас под силу вытащить себя из болота за волосы? Кому из нас под силу совершенствоваться в полной изоляции? Даже святой отшельник, который удалился в пустыню и которого отделяют от ближайшего поселения три дня пути, не только нуждается в еде и питье, но и ощущает себя крайне и ужасно зависимым от постоянного присутствия Бога[417]. Лишь абсолютная целокупность способна обновлять и порождать себя из себя самой.

²²² Что же тогда шепчет один адепт на ухо другому, опасливо озираясь, дабы никто не подслушал их секрет? Он шепчет, что благодаря этому учению Единый, Величайший в облике Наименьшего, сам Бог в своем вечном пламени может быть изловлен, подобно рыбе в глубоком море. Более того, он может быть «поднят из глубин» посредством евхаристического акта интеграции (который ацтеки[418] называли teoqualo, «поедание Бога») и интегрирован в человеческое тело.