Санитарная реформа повлияла и на живопись. Наиболее значительной фигурой стал искусствовед и социолог-теоретик Джон Рёскин. Даже Чедвик считал Рёскина, ярого противника грязи и сторонника санитарных реформ, своим коллегой. В книге «Современные художники» (Modern Painters, 1843), проникнутой терминологией гигиенистов, касавшейся грязи, болезней и зловония, Рёскин критиковал старых мастеров за пренебрежение темой здоровья, которое возвел в эстетический идеал. Он отчитывал Рембрандта за темную палитру, которая наводит на мысли о грязи, за интерьеры, освещенные свечами и наполненные тенями, а не целительным солнечным светом. Рёскин постановил, что достичь высших идеалов красоты способно лишь искусство, пронизанное санитарной идеей. Полотна же Рембрандта, настаивал искусствовед, были «неромантичными и негигиеничными». При этом пейзажи Уильяма Тёрнера Рёскин превозносил за насыщенные краски, достигавшие белизны, и за достоверное изображение солнечного света. Такие работы, с точки зрения Рёскина, были современными, гигиеническими и романтическими. Улучшение санитарных условий способствовало дальнейшему изменению стиля и чувственности в искусстве, связывая современность с четкими линиями, яркими тонами и живыми красками. Всё темное воспринималось как грязное, вонючее и отталкивающее. Это послужило и предпосылкой к появлению прерафаэлитов, которые использовали для создания поразительно ярких пигментов передовые достижения химии.
Под влиянием санитарной идеи быстро развивалась и мода в убранстве интерьеров. Традиционно зажиточные семьи викторианской Англии заполняли свои гостиные тяжелыми, причудливыми, темными и громоздкими предметами – портьерами, массивной мебелью, коврами, картинами. Все пестрело орнаментом, а на любой поверхности грудились всевозможные безделушки. Сторонники санитарных реформ считали такую обстановку опасным вместилищем пыли, ловушкой для миазматических частиц и коллекцией невидимой глазу грязи. После санитарной реформы декораторы, следуя заветам Рёскина, а также писателя и дизайнера Уильяма Морриса, стали стремиться к простоте, светлым оттенкам и четким линиям. Современность теперь была сплошь яркой, чистой и созвучной новейшим достижениями науки и техники.
Сколь ни велика значимость санитарной революции, ее вклад в общественное здравоохранение весьма ограничен. Чедвик и Саутвуд Смит были очень далеки от существовавшего в то время аналога современной социальной медицины, который представлял немецкий врач Рудольф Вирхов. Он считал, что медицина не должна фокусироваться лишь на отдельных заболеваниях – нужно лечить коллективные патологии общества, а потому Вирхов утверждал, что необходимо рассматривать широкий спектр социальных факторов, обусловливающих заболевания, в том числе питание, заработную плату и условия труда.
Британские гигиенисты упорно настаивали, что причина у болезней всего одна, и поэтому ограничили сферу здравоохранения только мероприятиями по очистке среды. Они не разделяли мнения, что высокая заболеваемость среди бедняков – следствие условий труда. По теории Чедвика рабочее место могло стать источником болезни только в том случае, если там дурно пахло. Поэтому он выступал против регулирования работы фабрик, надзора за использованием детского труда, запрета потогонных производств и ограничения продолжительности рабочего дня. Столь же решительно он был настроен против профсоюзов и забастовок, поскольку считал, что размер заработной платы к здоровью никакого отношения не имеет. В этом смысле он был антиподом своего современника Карла Маркса, для которого сам труд и среда, где он осуществляется, были важнейшими факторами ментального, духовного и физического здоровья трудящихся. Неудивительно, что шахтовладельцы и фабриканты охотно восприняли подход Чедвика, но в том, что касалось здоровья, безопасности и зарплаты рабочих, к лучшему ничего не менялось.