Эпидемии и общество: от Черной смерти до новейших вирусов

По сравнению с индустриальным Западом, на Востоке – в колониальном мире Китая, на Мадагаскаре, в Индонезии и прежде всего в британской колонии Индии – третья пандемия обернулась бедствиями совсем другого масштаба. Там случилась катастрофа, сравнимая с визитом Черной смерти: массовая гибель, опустошение, бегство, экономический крах, рост социальной напряженности и внедрение драконовских противочумных мер, придуманных в эпоху Возрождения. Итак, третья пандемия в разных странах причинила разный ущерб, потому что прошла по международным линиям разлома, обрушившись на регионы, где царили бедность, голод и обездоленность. С момента прихода чумы в 1894 г. в Северной Америке погибло несколько сотен человек, в Западной Европе – несколько тысяч, в Южной Америке – около 20 000 человек. А на противоположной стороне спектра оказался наиболее пострадавший из всех регион – Индия, на которую пришлось 95 % общемировой смертности от чумы, пока наконец третья пандемия не утихла. Из-за Y. pestis страна потеряла 20 млн человек, летальность достигла там 80 %. По причине специфического распространения и национальной коннотации западные эксперты того времени называли третью пандемию восточной чумой и азиатским мором.

Так же неравномерно современная чума отразилась на разных экономических стратах. В некоторых городах и странах она поражала не всех без разбору, а явно предпочитала беднейшие слои населения. В Маниле, Гонолулу и Сан-Франциско от чумы больше других пострадали японские рабочие и китайские «кули», занимавшиеся низкооплачиваемым, не требующим специальной квалификации трудом. В Бомбее, оказавшемся эпицентром катастрофы, смертность от чумы среди европейцев была незначительной, но трущобы с их «коренным» населением – индуистами, мусульманами и в меньшей степени парсами – болезнь буквально опустошила. Закономерным образом в числе наиболее пострадавших районов Бомбея оказались те, что славились антисанитарией и нищетой: Мандви, Дхобиталао, Каматипура и Нагпада. В этих кварталах чума свирепствовала, особенно среди индуистов нижних каст. «Другой Бомбей» – богатый, изысканный, пересеченный широкими бульварами – она в общем-то пощадила. Там смертность внутри крошечной группы индийской элиты (торговцев, банкиров, промышленников и высококвалифицированных специалистов) была не выше, чем среди местных европейцев.

Столь явная этническая избирательность чумы подкрепила расистские представления, царившие в медицине. Врачи и органы здравоохранения утверждали, что болезни выявляют природное неравенство рас. Опуская ничтоже сумняшеся историю Юстиниановой чумы и Черной смерти, приверженцы этого взгляда настаивали, что будто бы у белых к этой болезни врожденный иммунитет. Те, кто разделял это мнение, считали чуму бедой темнокожих и нецивилизованных народов, а также европейцев, которым не посчастливилось жить в опасной близости к аборигенам. Если белые сами не испытывали судьбу, болезнь им не грозила. Так была узаконена расовая сегрегация.

Во главе угла стояло умозаключение, которое без конца твердила пресса: бедняки и заболевшие сами виноваты в своих медицинских бедах. Например, в одной газетной статье от 1894 г. писали, что Китай, откуда началась современная пандемия, был «непоправимо восточной страной», «самой грязной и скверной страной на всем земном шаре»{172}. Утверждалось, что «китаёзы», по сути, ведут патологический образ жизни – обитают в «гнездах» разврата, порока и грязи. Приверженцы подобных убеждений считали вполне закономерным, что Черная смерть, поразившая средневековую Европу, теперь, накануне XX в., обрушилась на Восток. По их мнению, чума началась из-за «полнейшего пренебрежения всеми санитарными правилами» и нежелания «хвостатых» проявить мудрость и «открыться навстречу западной цивилизации и просвещению»{173}. Согласно расхожим представлениям, Восток так ничему и не научился за прошедшие столетия и был катастрофически отсталым. Чем и обрек себя на тяжкое испытание, каким для Лондона в 1665–1666 гг. стала Великая чума, описанная Даниэлем Дефо. Будучи страной неразвитой и нехристианской, Китай «дорого поплатился за национальную нечистоплотность и недобросовестность»{174}.