Эпикур

Ксенократ неспешно повёл Эпикура по крайней кольцевой дорожке. Не переставая рассуждать, он зорко осматривался, и его взгляды, а может быть, и одно появление, оказывали магическое действие на всё вокруг — прилежнее начинал работать слуга, подметавший дорожку, ниже склонялись над папирусами сидевшие под навесом переписчики, замолкали не в меру развеселившиеся ученики, которые усаживались за длинный обеденный стол.

   — Так вот, — продолжал философ, — большинство людей — узники пещеры и даже не подозревают о существовании прекрасного мира идеальных сущностей. Стремящийся к идеалу, совершенствует себя, раскрывает способности души, вводит её в царство постижения идеала. Она становится неподвластной страстям, разрывает оковы тела и, освобождённая, становится причастной божеству. Это и есть высшее счастье. Но для его достижения нужно научиться сократическому способу рассуждений, умению в частном различать общее, в несовершенном — идеальное. Тебе повезло, что сейчас мы занимаемся гармонией космоса. Это хорошее начало...

Они обошли двор и опять оказались у обеденных лож. Теперь на одном из них возлежал худощавый рослый мужчина с ироничным лицом. Очевидно, это и был Полемон, ученик Ксенократа, один из столпов Академии. Ксенократ остановился.

   — Сегодня поешь с переписчиками, — сказал он Эпикуру. — Не бойся, это не рабы, а наёмные мастера. А потом я тобой займусь.

Эпикур пошёл к переписчикам, которые расположились за столом, уже очищенном от папирусов, и ждали обеда. Их было пятеро. Немолодые, степенные, они держались с достоинством и, узнав, что Эпикур пришёл учиться, сразу потеряли к нему интерес. Обед подали скромный, без мясных блюд. За столом говорили о семейных делах, росте цен и, конечно, о Гарпале.

   — Зря мы послушались Демосфена, — рассуждал один из писцов. — Чем дольше будем ждать, тем глубже увязнем. Сперва царь заставит нас признать себя богом, потом впустить изгнанников, а на закуску объявит одного из них сатрапом Аттики и введёт македонский гарнизон...

Застольному оратору возражали. Эпикур не особенно прислушивался к беседе. Он размышлял о словах Ксенократа.

Занятия кончились не поздно, и Эпикур решил поискать Софана. Где-то около Итонийских ворот должен был жить его дед, и Софан, уезжая, сказал, что поселится там. Эпикур долго ходил по переулкам, спрашивал встречных, заходил в лавки, стучался в двери множества домов, но никто не знал о Софане, сыне Мирона. Наконец в храме Асклепия ему повезло, старик ходил туда лечиться, и жрец знал, где он живёт.

Старый Софан ютился в лачуге, пристроенной к стене большого дома. Её единственная комната была и жильём и мастерской. За грубым столом, заваленным мотками проволоки и инструментами, работали двое. Эпикур узнал в лице одного из них, высохшего старичка со впалыми щеками, черты Софана, второй, с типично фракийской внешностью, был, вероятно, раб. Едва Эпикур вошёл, старик вскочил, взял с полки какую-то плоскую коробку и поднёс юноше:

   — Сам Посейдон привёл тебя ко мне! — воскликнул он. — Теперь тебя ждёт удача. Если рыба видит изделия Филона, она бросается прочь от отвращения. А на мой крючок плывёт и глотает его с наслаждением самая крупная, самая вкусная, самая редкая рыба, и учти — даже без наживки! — Старик щепотью захватил из коробки несколько сцепившихся рыболовных крючков, покачал перед носом Эпикура и уронил обратно. — Притом дёшево — обол штука, а на драхму я дам семь или даже восемь!

Эпикур поблагодарил старика и объяснил цель своего прихода. Тот разочарованно покачал головой, поставил коробку на стол и сказал, что действительно в позапрошлом году к нему заявился самосский родственник и прожил несколько дней, но потом нашёл другое пристанище и с тех пор не появлялся. И это со стороны молодого человека очень похвально, потому что Филон устроил мастерскую на пятнадцать рабов, завалил рынок своими негодными крючками по две штуки за обол и совершенно его разорил...

   — А ты кем приходишься Софану? — вдруг спросил он.

   — Мы дружили на Самосе. Я тоже оттуда.

   — И ты его близкий знакомый?

   — Да, — согласился Эпикур.

   — Тогда вот что. Софан взял у меня драхму в долг и не отдал, наверно, некогда было. Заплати его долг, а у него возьмёшь, когда встретишь.

Увидев, что Эпикур полез за пазуху, чтобы достать кошелёк, старик просиял:

   — Да, да, он обязательно тебе вернёт! Значит, драхму и четыре обола.

Эпикур высыпал монеты на ладонь, хозяин и раб горящими глазами следили за его движениями.

   — И ещё, если можно, драхму взаймы! — взмолился Софан-старший.

Эпикур отдал ему всё, что было, — четыре с половиной драхмы.

Старик чуть не плакал от радости.

   — Нет, — твердил он, — судьба не забывает дошедших до крайности! Я всегда говорил, нельзя отчаиваться, и тогда в последнюю минуту боги вспомнят о тебе, и войдёт их посланник, приносящий счастье!

Смущённый Эпикур распрощался со стариком и вышел. Он предвидел недовольство Миса по поводу непредвиденной траты, но в конце концов для старого Софана эти деньги значили намного больше, чем для посетителя Академии и его слуги.

Праздник