Эпиталама

Он говорил, улыбаясь, любезно и очень быстро, стараясь непринужденностью тона расположить к себе Альбера.

Глядя на Виоле, Альбер размышлял о новых доводах, пришедших ему в голову этой ночью. Теперь они казались ему слишком уж хитроумными. Во всяком случае, стоило бы еще над ними подумать. Он слушал Виоле с трудом, глядя перед собой затуманенными глазами; ощущение прилива сил и свежести, которое он испытал, приняв ванну, уже почти совсем исчезло, сметенное дурманящей усталостью. «Я мог бы связать эту мысль с моим прежним выводом. Не развивая ее. Подать ее, просто как замечание… Десять часов», — думал он, то и дело поглядывая на маленькие часы, стоявшие на столе рядом с фотографией Берты.

— Прежде всего давайте составим досье, — сказал Альбер, прерывая господина Виоле. — Принесите мне письма, копии счетов, и тогда я скажу вам свое мнение. Не могли бы вы зайти ко мне во вторник… в шесть часов? — сказал он, пробегая кончиком пера по страничке своего блокнота.

Он проводил Виоле до двери и тут услышал донесшийся из кабинета Ваньеза голос Пернотта.

— Только на одно слово, дорогой друг, — сказал Пернотт, увидев Альбера. — Сегодня вечером я уезжаю в Вену.

Пернотт просидел у него час. Как только он ушел, Альбер торопливо схватил старый портфель, которым его отец пользовался так часто, что потертая кожа казалась присыпанной рыжеватой пылью. И прошел в столовую.

— Дайте мне поесть и, пожалуйста, побыстрей, — сказал он Юго, не глядя на Берту.

Он отказался от мысли что-либо менять в своей речи, хотя в своем первоначальном виде она его совершенно не устраивала. «А ведь всего-то и нужен был один единственный час спокойной работы», — говорил он про себя. Он быстро ел, не сводя глаз с часов и машинально повторяя одну и ту же фразу из своей речи.

Однако когда он ехал в автомобиле во Дворец правосудия и смотрел в окно, мысли его погрузились в дремоту и он не думал ни о чем.

Тяжело ступая, поднялся он по ступеням большой каменной лестницы. Он чувствовал себя стариком и каждый шаг наверх давался ему с таким отвращением, словно его там поджидала целая толпа перекочевавших из детства привидений. «Я видел ее сегодня всего несколько минут, — говорил он себе, думая о Берте. — Почему же воспоминание о считанных мгновениях может изменить не только этот день, но даже всю картину мира?»

Жантийо ждал Альбера около входной двери, сидя на скамье рядом с широкоплечим мужчиной. Адвокат в мантии, наклонившись к невысокому, сосредоточенно слушавшему его человеку, что-то говорил ему доверительным тоном, энергично жестикулируя, однако не забыв при этом поприветствовать улыбкой знакомого коллегу. Жантийо смотрел то на проходивших мимо людей, не видя их, то на желтые туфли своего соседа; он теребил рукоятку своей трости, и его сердце сжималось от неопределенного гнетущего страха, который еще больше усиливали хлопанье двери, сновавшие взад-вперед люди и неясный шум, заполнявший здание суда.

Он заметил Альбера и резко вскочил.

— У вас все в порядке? — спросил он, останавливая на Альбере тревожный взгляд.

— Начало в два часа, — сказал Альбер, направляясь к гардеробу; Жантийо, у которого одна щека кривилась от волнения, шел за ним.

Они столкнулись с мэтром Лаказом; на груди у того красовалась ленточка Почетного легиона, а лицо, с готовностью обращенное навстречу любому, украшала пресная улыбочка, так что казалось, он вот-вот схватит и радушно пожмет чью-нибудь руку.

— Пойду схожу в библиотеку, — сказал Альбер, — я скоро вернусь.

Тучный, облаченный в мантию, с каплями пота на лице, мэтр Гишар говорил зычным голосом, который, разносясь, усиливался, а затем вдруг стихал в протяжном бормотании, пока мэтр искал в своих бумагах какой-нибудь документ. Держа лист бумаги в руке, увлекаемый собственной речью, он постепенно выходил вперед, оставляя позади ряды скамей и, казалось, подчинял себе судей и завладевал вниманием всей аудитории.

Сидя позади Альбера, Жантийо слушал мэтра Гишара, покачивая головой, и тянулся к Альберу, чтобы передать ему листок с написанной второпях фразой.

Альбер же давно обратил внимание на Гишара, еще на лекциях Арнозана; тогда ему хотелось поближе узнать этого большеголового, немного деревенского, трудолюбивого парня, избегавшего его, казалось, от робости. Теперь-то он уже знал, что за этим сдержанным видом скрывалась неприязнь к нему, сыну знаменитого адвоката, которому улыбались будущее и карьера. За последние годы Гишар сильно растолстел. Во Дворце его ценили. Он стал депутатом.