Эпиталама

Она шла по мягкой грунтовой дороге и вдруг обернулась: мимо нее проехал всадник в плотно облегавшем сером костюме. Она перешла через аллею, по которой ездили экипажи, и пошла дальше по тропинке между деревьями. Впереди нее прогуливалась парочка. Пунцовый зонтик женщины надменно вздымался, почти касаясь листвы, а мужчина, внимательно глядя на свою спутницу, слегка склонив голову, семенил по краю дорожки. Берта присела на скамейку. Над редкой порослью молодых деревьев дрожали солнечные блики; в просветах между ветвями виднелась цепочка упряжек. Берта встала и пошла дальше. Сквозь голые стволы заблестел маленький пруд. На одном из поворотов дороги она вновь заметила уже знакомый ей высоко и повелительно поднятый пунцовый зонтик и по неторопливой походке узнала недавно встреченную ею влюбленную пару.

Когда-то она уже видела у одного мужчины это кроткое и одновременно шаловливое выражение, эту послушную походку, узнавала блеск в глазах женщины и легкую самоуверенность, которая появляется, когда она ощущает свое обаяние. «Но теперь, — размышляла Берта, — я чувствую себя обездоленной, встречая его безжалостный взгляд. Глаза, некогда смотревшие на меня зачарованно и одним своим взглядом словно делавшие меня красивее, теперь смотрят так, точно хотят разрушить ими же самими созданный образ и уязвить побольнее».

Она села на скамейку и задумалась.

«Раньше он говорил мне: „Сколько же в вас силы!“ На самом деле это не я сильная, а он, только его сила сродни жестокости. Ему хватает его собственной жизни. Я ему не нужна, может быть, даже в тягость. Я слабая, я прошу о помощи. Да и как он может по-прежнему любить меня, когда видит, что я совсем не то, что он себе представлял?»

Берта встала и пошла назад. Не по главной аллее: ей было невыносимо смотреть на прохожих; она пошла по тропинке через лес, дошла до лужайки, где играли дети, и на минуту задержалась там, засмотревшись на самых маленьких, которые жили совсем в другом мире. Потом она вернулась домой.

Обедала она в одиночестве.

Поев, Берта осталась в гостиной и огляделась вокруг. Стерла пальцем пыль с края вазы, поправила подушку на диване. Комната ей не нравилась.

Она позвонила Юго.

— А, вы обедаете? — сказала она, взглянув на него. — Ну, раз уж вы здесь, задержитесь на минуту; не могли бы вы передвинуть диван вон в тот угол… Да, сюда, — говорила она, идя вслед за слугой, тащившим мебель, и прикасаясь к дивану кончиками пальцев, как будто этим могла помочь поднять его. — Ну вот, теперь идите обедать, спасибо.

Затем она велела еще подвинуть стол к стене, перетащить ковер, придвинуть два кресла к камину.

— Ну вот, очень хорошо. Спасибо. Идите обедать.

Она села на стоящий возле пианино круглый табурет и оглядела гостиную.

Берта заметила, что под портретом господина Пакари теперь образовалась пустота, и поставила туда столик с синей вазой. «Пожалуй, этого маловато», — подумала она.

На новом месте мебель как бы обрела большее значение, и Берта увидела, до чего она некрасива. «Еще эта дурацкая огромная дверь! С такой дверью ничего нельзя сделать! До перестановки было лучше», — размышляла она, уходя из оставленной в беспорядке гостиной и направляясь в свою комнату.

Берта открыла шкаф и уронила коробочку со шпильками. Она села на кровать и вытряхнула содержимое коробки на покрывало. Она брала шпильки в руки, одну за другой, и раскладывала их по ячейкам в зависимости от размера, размышляя: «Все-таки мне нужна подруга. Я, конечно, очень люблю Алису, но она не замужем. Она не поймет меня; ей просто было бы интересно послушать. Одетта? Она бы мгновенно обнаружила, причем с радостью, что мое несчастье сродни ее собственному. А с другими женщинами нужно быть осторожной и, самое главное, не выносить сор из избы. Все они с самыми что ни на есть сердечными улыбками следят за тобой, нередко сами того не замечая. Жадно, чуть ли не со злорадством, ловят любое искреннее слово, любой, хоть мало-мальски грустный взгляд, находя в этом признание твоего поражения или даже позора».

Берта села за письменный стол, чтобы записать, каких шпилек ей не хватает. Листая свой блокнот, она обнаружила, что в этот день госпожа Руанар принимает гостей. Она выдвинула ящик до конца и стала собирать разбросанные марки.

Ей казалось, что она могла бы по-настоящему отдохнуть, лишь наводя весь день порядок в своей комнате, но нужно было нанести визит госпоже Руанар. Она встала, чтобы позвать Элизабет. Однако, немного постояв, почувствовала усталость и решила остаться дома. Она сняла платье и набросила на плечи кружевную накидку; потом открыла зеркальный шкаф, взяла из него шкатулку, вынула из нее все свои перчатки и рассортировала их, отобрав лучшие пары.

На столе оставалась одна чашка. Она машинально взяла и отнесла поднос в кухню, как это делала госпожа Дегуи, обычно расставлявшая все вещи по своим местам. Берта узнала эту бессознательно усвоенную ею материнскую привычку и подумала: «Бедная мама! Я часто мучила ее, а вот теперь сама становлюсь похожей на нее».