Эпизод из жизни мистера Ваткинса Тотля (старая орфография)

— А то еще разъ вечеромъ — о! я въ жизнь свою столько не смялся, продолжалъ мистеръ Габріель Парсонсъ: — меня принесло домой сильнымъ восточнымъ втромъ и лицо мое страшно ломило отъ холода. Въ то время, какъ мистриссъ Парсонсъ, ея задушевная подруга, я и Франкъ Росси играли въ вистъ, — мн вдругъ пришло въ голову сказать шутя, что когда лягу въ постель, то непремнно заверну свою голову въ фланелевую кофту Фанни. И что же? подруга Фанни въ ту же минуту бросила свои карты и вышла изъ гостиной.

— Совершенно справедливо, сказалъ мистеръ Тотль: — для сохраненія своего достоинства лучшаго она ничего не могла сдлать. Что же вы сдлали?

— Что я сдлалъ? Франку пришлось играть съ болваномъ, и я выигралъ шесть пенсъ.

— Неужели вы не извинились передъ ней за оскорбленіе ей чувствъ?

— И не думалъ. На другое утро за завтраковъ мы снова заговорили объ этомъ. Она старалась доказать, что во всякомъ случа одинъ намекъ, не говоря уже о разговор на фланелевую кофту крайне неприличенъ. По ея мннію, мужчины вовсе не должны даже знать о существованіи подобнаго наряда. Я опровергалъ ея доказательства.

— Что же она сказала на это? спросилъ Тотль, глубоко заинтересованный.

— Согласилась со мной, но замтила, что Франкъ былъ холостой человкъ, а потому неприличіе было очевидно.

— Великодушное созданіе! воскликнулъ восторженный Тотль.

— Фанни и я сразу ршили, что она какъ будто нарочно создана для тебя.

Свтъ тихаго удовольствія разлился покругообразному лицу мистера Ваткинса Тотля.

— Одного только я никакимъ образомъ не могу понять, сказалъ мистеръ Габріэль Парсонсъ, вставая съ мста, съ тмъ, чтобы уйти: — ни за что въ жизни не могу представить себ, какимъ образомъ ты объяснишься съ ней. Я увренъ, что съ ней сдлаются судороги, лишь только ты заикнешься объ этомъ предмет.

И мистеръ Габріэль Парсонсъ снова опустился на стулъ и началъ хохотать сколько доставало его силъ. Тотль былъ долженъ ему, а потому Парсонсъ имлъ полное право хохотать насчетъ должника.

Мистеръ Ваткинсъ Тотль съ твердостью принялъ приглашеніе обдать у Парсонса черезъ день, и, оставшись одинъ, съ душевнымъ спокойствіемъ смотрлъ на предстоящее свиданіе.

Восшедшее черезъ день солнце никогда еще не усматривало снаружи Норвудскаго дилижанса такой щегольской особы, какъ мистеръ Ваткинсъ Тотль, и когда дилижансъ подъхалъ къ крошечному домику, съ парапетомъ для прикрытія дымовыхъ трубъ и лужкомъ, похожимъ на огромный дастъ зеленой почтовой бумаги, — то утвердительно можно сказать, что онъ никогда еще не привозилъ къ мсту назначенія джентльмена, который бы чувствовалъ такое сильное безпокойство и неловкость, какое испытывалъ тотъ же мистеръ Ваткинсъ Тотль.

Дилижансъ остановился, и мистеръ Ваткинсъ Тотль спрыгнулъ… ахъ! виноватъ: спустился, — съ соблюденіемъ величайшаго достоинства. «Ступай!» сказалъ онъ, и дилижансъ покатился на гору съ тмъ равнодушіемъ къ скорости, которое въ загородныхъ дилижансахъ особенно замтно.

Мистеръ Ваткинсъ Тотль нетвердой рукой дернулъ рукоятку садоваго звонка. Нервическое состояніе его вовсе не уменьшилось, когда онъ услышалъ, что звонокъ звенлъ какъ пожарный колоколъ.

— Дома ли мистеръ Парсонсъ? спросилъ Тотль у человка, отворявшаго ворота.

Голосъ его былъ едва слышенъ, потому что колокольчикъ звенлъ оглушительно.

— Я здсь! заревлъ голосъ съ зеленой лужайки; и дйствительно: тамъ былъ мистеръ Габріэль Парсонсъ.

На немъ надта была фланелевая куртка. Онъ чрезвычайно быстро перебгалъ отъ калитки къ двумъ шляпамъ, поставленнымъ одна на другую, и обратно къ калитк, между тмъ какъ другой джентльменъ, у котораго сюртукъ былъ снятъ, гнался за мячомъ въ самый конецъ зеленой лужайки. Джентльменъ безъ сюртука, отъискавъ мячъ, что продолжалось, между прочимъ, минутъ десять, побжалъ къ шляпамъ, между тмъ какъ мистеръ Габріэль Парсонсъ поднялъ палку. Потомъ джентльменъ безъ сюртука весьма громко закричалъ: «играй!» мячъ покатился, и мистеръ Габріэль Парсонсъ снова подбжалъ къ шляпамъ, положилъ палку и погнался за мячомъ, которыя, къ величайшему несчастію, укатился въ сосднее поле. Они называли это игрою въ криккетъ.

— Тотль, не хочешь ли и ты присоединиться? спросилъ Парсонсъ, приближаясь къ гостю и вытирая съ лица потъ.

Мистеръ Ваткинсъ Тотль отклонилъ предложеніе, одна мысль о принятіи котораго кидала его въ жаръ сильне, чмъ самого Парсонса игра.

— Въ такомъ случа войдемте въ комнаты. Теперь ужь половина пятаго, а мн еще нужно умыться до обда, сказалъ мистеръ Габріэль Парсонсъ. — Знаете, церемоніи и ненавижу здсь…. Томсонъ! вотъ это Тотль. Тотль! вотъ это Томсонъ — членъ человколюбиваго общества.

Мистеръ Томсонъ безпечно поклонился; поклонъ мистера Тотля былъ натянутъ; и вслдъ за тмъ мистеръ Габріэль Парсонсъ повелъ друзей своихъ въ комнаты. Габріэль Парсонсъ былъ богатый кондитеръ и всякую грубость свою приписывалъ честности, открытому и чистосердечному обращенію; впрочемъ, есть люди и кром Габріэля, которые воображаютъ, что грубое обращеніе — врный признакъ чистосердечія.