— Не пошелъ бы я? Безъ сомннія, пошелъ. Фанни была уже на мст, вмст съ горничной, которая стояла въ значительномъ отъ нея разстоянія, вроятно, для того, чтобы не мшать нашему свиданію. Мы прогуляли вмст цлыхъ два часа, представляли изъ себя жалкихъ созданій и наконецъ обмнялась клятвами принадлежать другъ другу на вки. Посл того между вами началась переписка, — и какая еще, если бы вы знали! мы обмнивались въ день по крайней мр четырьмя письмами; а что было именно въ этихъ письмахъ, нтъ возможности представить себ. Спустя еще нсколько дней, я имлъ уже каждый вечеръ свиданіе. Дла наши шли такимъ порядкомъ довольно долгое время, и любовь наша другъ къ другу увеличивалась съ каждымъ днемъ. Наконецъ чувство это увеличилось до крайности, а не задолго передъ этимъ увеличилось и жалованье мое: поэтому мы ршились на тайный бракъ. Фанни распорядилась такъ, чтобы наканун сватьбы ночевать у своей подруги; мы опредлили обвнчаться рано по утру, потомъ возвратиться въ домъ ея родителей и просить прощенія. Фанни должно было упасть въ ноги отца и оросить слезами сапоги его, а мн — броситься въ объятія старой лэди, называть ее «маменькой» и какъ можно чаще пускать въ дло носовой платокъ. Какъ было сказано, такъ и сдлано; на другое утро мы дйствительно обвнчались. Дв двицы, подруги Фанни, были и брачными подругами ея; а какой-то мужчина, которому я заплатилъ пять шиллинговъ и кружку портеру, исполнилъ должность посаженаго отца. Къ нашему несчастію, старушка-лэди, ухавшая въ этотъ день съ визитомъ въ Рамсгетъ, отложила возвращеніе свое до другого дня; а такъ какъ главная надежда наша была основана на ней, то мы согласились отсрочить наше признаніе на двадцать-четыре часа. Молодая жена моя возвратилась домой, а я провелъ свой брачныя день шатаясь около Гампстэта. Вечеромъ и отправился утшать жену свою и уврять ее, что вс наши безпокойства скоро совершенно прекратятся. Когда и отворялъ садовую калитку, отъ которой ключъ былъ въ моемъ распоряженіи, меня немедленно провела одна служанка на кухню.
— На кухню!? прервалъ мистеръ Ваткинсъ Тотль, котораго идеи о приличіи были сильно оскорблены этимъ признаніемъ.
— Да, ли, на кухню! отвчалъ Парсонсъ. — Да позволь сказать теб, любезный другъ мой, еслибъ ты, какъ говорится, былъ влюбленъ по уши и не имлъ бы другого мста увидться и перемолвить слово, то, поврь я былъ бы радъ-радешенекъ воспользоваться подобнымъ случаемъ…. Но позвольте, гд бишь я остановился?
— На кухн, подсказалъ Томсонъ.