Эпизоды из жизни ни павы, ни вороны

Сонечка не могла прийти в себя. В ушах ее смутно звучали слова «лес», «молодняк», «цена»; в глазах мелькали грязные ногти и желтые зубы. Она была так смущена, что решительно не знала, что предпринять, и в изнеможении опустилась на скамейку. Счастье еще, что это случилось возле скамейки!

Путыгин сделал значительную паузу и потом — как он смеет! — продолжал изменившимся, противно вкрадчивым голосом.

— А который, я говорил, лес у Федота Трофимыча — так этот самый лес я купил-с. Вчерась и денежки сполна внес… Теперь, коли ежели с тятенькой вашим покончим, так во всей округе только и будет леса, что мой!.. А они совершенно напрасно упрямятся-с… Примерно — хоть бы этого жида взять. Пристанет ведь он как с ножом к горлу! Уж это — как Бог свят! Ну, известно, они человек деликатный… Очень им это будет чувствительно-с…

«Но что это? Он садится на скамейку! Правда, робко, на краешек, а все-таки садится!» — Сонечка хотела вскочить и убежать или заметить ему, но с ужасом почувствовала, что ни ноги, ни голос не повинуются ей…

— Я им и то говорю: у нас, Петр Степаныч, денег — слава тебе Господи! Ежели, говорю, что — с моим удовольствием!

Он уже сидел не на краешке: он подвигался к ней… Сонечка употребила сверхъестественное усилие и убежала.

В страхе, ничего не сознавая, она подбежала прямо к окну Nicolas и открыла ставень: там, на кушетке, близко подвинув лампу, сидел Nicolas, полураздетый, и… Что это он делает? Сонечка протерла глаза и начала пристально всматриваться: он чинил панталоны, неловко поднимая и опуская иголку…

Неизвестно: оттого ли, что она только теперь оправилась настолько, чтобы почувствовать всё неприличие своего подглядывания; оттого ли, напротив, что только теперь обнаружилось вполне расстройство нервов, причиненное встречею с Путыгиным, или от чего другого — только она слабо вскрикнула и упала на траву. Это случилось так скоро, что мы даже не умели поддержать ее.

Восход солнца застал ее на том же месте. Она спрятала лицо в колени и горько плакала.

1880

ТЕТУШКА (Святочный рассказ)

Я увидал ее в первый раз вечером, накануне Нового года. Это было очень недавно, в К. Вот при каких обстоятельствах это случилось.

Часы на башне Думы пробили одиннадцать. В дешевой гостинице «Атечество», где я занимал номер, воцарилась мертвая тишина.

М-lle Дашка, милое и толстое, но погибшее создание и моя ближайшая соседка с левой стороны, уж с час как отправилась в маскарад. Усатый помещик, сосед с другой стороны, бог его ведает, какими судьбами очутившийся в этот вечер в «Атечестве», вместо того чтобы сидеть в своем собственном доме, возле нежно любимой супруги и дорогих сердцу малюток, с благодушною улыбкою поглядывая, как в ярко освещенном зале приготовляют елку, а розовые личики детей горят от удовольствия и нетерпения, — и тот ушел куда-то, нервно щелкнув ключом и испустив такой вздох, что маленький мышонок, имевший обыкновение лакомиться моими сапогами, стоявшими в углу, ужасно испугался и с необыкновенною поспешностью юркнул в свою норку. Ах, как я его понимал (то есть помещика, а не мышонка)! Может ли быть что хуже одиночества в минуты, когда кругом, сквозь кору «всякой пошлости и прозы», так сильно пробивается струя любви и солидарности? Я уверен, что на этот раз даже Дашка ушла в маскарад без всяких задних мыслей относительно кавалеров: она, бедная, все-таки прежде всего женщина, то есть тот центр, вокруг которого группируются прозрачным кристаллом братские новогодние настроения человеков, и никакое «горизонтальное ремесло» не могло заглушить в ней таковых центральных инстинктов.

Впрочем, может быть, такие выражения, как «прозрачный кристалл», слишком пышны для данного случая; а Осип, «атечественный» половой, и вовсе не допускал, чтобы Дашка могла хоть одну минуту прожить без задних мыслей.

Он несколько раз прошелся осторожными шагами возле моей комнаты, наконец отпер дверь; вошел и остановился у порога, дипломатически кашлянув в кулак. Его небольшая сухопарая фигура выглядела необыкновенно празднично. Черные и густые волосы, в скобку, содержали в себе по крайней мере пять фунтов масла, а тонкое цыганское лицо, с небольшою растительностью, было, сверх обычая, чисто вымыто. Красная рубаха, синий пиджак, щегольские сапоги и, что всего приятнее и даже несколько странно с непривычки, отсутствие через плечо вечного грязного полотенца.

— С Новым годом-с!

— Что так рано? — удивился я. — Который час?

— Часов-то немного, да только я погулять пойду, к куме… У меня на Болотцах кума есть.

Я заметил, что иметь куму на Болотцах, должно быть, очень приятно. Потом разговор принял такой вид:

— И Дашка тоже ушла — в маскарад.

— А!..