Эпох скрещенье… Русская проза второй половины ХХ — начала ХХI в.

Сам Селиванов всю жизнь рядом с Рябининым — герой, в популярной типологии, трикстер, постоянно балансирующий на грани добра и зла, хитростью и изворотливостью отстаивающий свое понимание справедливости. Появление такого персонажа в русской прозе начала 1970 — х столь же неожиданно, сколь неожиданным десятилетием ранее оказалось рождение шукшинского «чудика», хотя характер Андриана Никаноровича Селиванова создавался вроде бы по лекалам психологической прозы, подарившей читателям за многие десятилетия уникальные социальные типы. Портретно Селиванов — полная противоположность Рябинина: «невысокого роста, щуплый, пронырливый», «косой» (с. 71), хилый и худосочный (с. 81), сучок трухлявый (с. 71). Одним словом — «не повезло ему в теле и в росте» (с. 81). Но обладал этот «мужик невнушительный» (с. 112) удивительной жизнестойкостью и стремлением «жить по своему желанию и прихоти» (с. 79), которое не предполагало банальной и вполне реальной установки на личное обогащение. И обеспечивалось это совсем не идеальное, если судить с высоты национальной традиции стремление, с одной стороны, почти богатырской «неудержимой удалью» (с. 100), с другой — «деловитостью» (с. 130), сохранением векового «естественного союза» с тайгой (с. 109), с другой, невероятной хитростью и вдохновенным притворством, исключительной склонностью к лукавству.

Чрезвычайно значительны ассоциативные концепты, подчеркивающие и углубляющие отношения Рябинина и Селиванова. Основная единица в концептуальном ряду — рябина. Иван родился и живет в Рябиновке. Ключевая деталь окружающего его деревенского пейзажа — рябина в каждом «проулке и каждой усадьбе, краса и удовольствие для деревни» (с. 65) как символ трагической судьбы деревни. Рябинник за четверть века, пока Иван маялся в неволе, поднялся стеной у его дома, словно в напоминание о запрещавшем сажать рябину у крыльца древнем славянском поверье «У кого рябина — у того несчастье». Правда, изворотливый Селиванов и эту примету смог преодолеть, ухитрился использовать охранительный смысл древней легенды — «проклятое» дерево словно стояло на защите и охране жилища его товарища[272].

Трагический отсчет биографии Ивана Рябинина начался со столкновения с гадом бровастым (прецедентная деталь, семантика которой открыта любому читателю, пережившему «эпоху застоя»), к которому не знающий компромиссов егерь стал приставать с законом (с. 150). Результат — несправедливый суд: «Закричал Иван в суде лихим голосом о правде <…>, но распилили человека пополам, душу распилили в день цветения, в день радости» (с. 150).

В первые дни лагерной жизни приснился Ивану странный сон, будто вырастает на его таежной тропе колючая проволока, которую не обойти, дом превращается в темницу, из которой не найти выхода к свету, а вся земля — одни круги и квадраты заборов и запреток!.. (с. 151). Весь мир, люди, населяющие его, искажаются силой неправды! И тогда на помощь ему приходят люди из другого мира… — без конца и края, без начала и конца (с. 152), люди, открывшие ему глаза на жизнь, пребывавшую в нем неуслышанной и неувиденной (с. 153).

Обретение веры ярче всего проявляется в изменившемся облике героя. Селиванов, с некоторой завистью называвший когда — то товарища то кабаном, то лосем, то битюгом, то верзилой, то медведем, а то молчуном — бугаем, после 25 — летней разлуки при свете лампы уловил «жутковатое сходство: На нем была рубаха навыпуск, перекрытая белой бородой, серебрившейся в свете лампы каждым волоском. На голове — необычный расчес волос, во всей фигуре особый склон плеч. Но главное — лицо. Оно было не просто спокойное, а как бы нездешнее, несущее в себе такие тайны, которых ни касаться, ни разгадывать было нельзя» (с. 137).