Эпох скрещенье… Русская проза второй половины ХХ — начала ХХI в.

Пятиконечные звезды
выжигали на наших спинах
панские воеводы.
Живьем,
по голову в землю,
закапывали нас банды
Мамонтова.
В паровозных топках
сжигали нас японцы,
рот заливали свинцом и оловом,
отрекитесь! — ревели,
но из
горящих глоток
лишь три слова:
— Да здравствует коммунизм!

В. Маяковский (c. 15).

Обращаясь к поэме Маяковского его докризисных 1920 — х годов, Терц находит объяснение жертвенной преданности поэта, созвучию идей Ленина, здравицы во имя принципов и дела коммунизма, находящих отражение в сознании поэта — пролетария. И хотя (с точки зрения противника советской литературы) Синявский — Терц не разделяет идею жертвенности во имя «чарующей красоты коммунизма» (c. 9), но стихи Маяковского и их революционный пафос органично встраиваются автором — исследователем в историю русской литературы начала ХХ века, отражая объективный пафос революционной поэзии 1920 — х годов.

По наблюдениям Терца (и литературоведа Синявского), истовая целеустремленность литературы соцреализма именно в 20 — е годы обретала формульные клише и вырабатывала законы: «В этом смысле каждое произведение социалистического реализма еще до своего появления[292] обеспечено счастливым финалом, по пути к которому обыкновенно движется действие. Этот финал может быть печальным для героя, подвергающегося в борьбе за коммунизм всевозможным опасностям. Тем не менее он всегда радостен с точки зрения сверхличной цели, и автор от своего имени или устами умирающего героя не забывает высказать твердую уверенность в нашей конечной победе» (c. 21). Терца не ограничивает, не дисциплинирует принцип историзма — эссеист легко нарушает границы хронологии: «Даже если это трагедия, это „Оптимистическая трагедия“, как назвал Вс. Вишневский свою пьесу с гибнущей центральной героиней и с торжествующим коммунизмом в финале…» (c. 21) — автор некритически микширует тенденции двадцатых и тридцатых годов (время создания «Оптимистической трагедии» — 1932). Однако Терц достигает цели: ему удается наметить генеральные векторы телеологических устремлений советской литературы и, соответственно, эксплицировать идеологические основы социалистического реализма.

Наблюдения Терца — исследователя ироничны, намеренно тенденциозны и упрощённы, но в главном точны. Так, характерологически квалификационны наблюдения Терца относительно системы названий в произведениях литературы соцреализма: «Стоит сравнить некоторые названия западной и советской литературы, чтобы убедиться в мажорном тоне последней „Путешествие на край ночи“ (Селин), „Смерть после полудня“, „По ком звонит колокол“ (Хемингуэй), „Каждый умирает в одиночку“ (Фаллада), „Время жить и время умирать“ (Ремарк), „Смерть героя“ (Олдингтон), — „Счастье“ (Павленко), „Первые радости“ (Федин), „Хорошо!“ (Маяковский), „Исполнение желаний“ (Каверин), „Свет над землей“ (Бабаевский), „Победители“ (Багрицкий), „Победитель“ (Симонов), „Победители“ (Чирсков), „Весна в Победе“ (Грибачев) и т. д.» (c. 21–22). Очевидно, что приведенный список мог быть более сложным и разнообразным, дополненным драматико — трагичными мотивами и образами советской литературы, но Терцу важно акцентировать однонаправленность соцреализма, подчеркнуть устремленность к единой и всеобщей гуманной цели — к коммунизму (через социализм).

Специалист по творчеству Горького, защитивший кандидатскую диссертацию по теме «Роман М. Горького „Жизнь Клима Самгина“ и история русской общественной мысли конца XIX — начала XX вв.» (1952), Синявский компетентно констатирует: «Горький, писавший в советские годы в основном о дореволюционном времени, большинство своих романов и драм („Дело Артамоновых“, „Жизнь Клима Самгина“, „Егор Булычев и другие“, „Достигаев и другие“) заканчивал картинами победоносной революции, которая была великой промежуточной целью на пути к коммунизму и конечной целью для старого мира» (c. 22).

Иронические ноты наррации Терца не ускользают от внимания реципиента, одновекторность аргументации в эссе очевидна, но «революционный период» развития литературы соцреализма в своих опорных доминантах очерчен исследователем если и непоследовательно, то перспективно.

Ожидаемо, что в историческом «обзоре» литературы соцреализма Терц первым называет имя Максима Горького. По наблюдению историка от — литературы, «Мать» Горького — это роман «о превращении темной, забитой женщины в сознательную революционерку» (c. 24), «написанная в 1906 году, эта книга считается первым образцом социалистического реализма» (c. 24). Сегодня подобная точка зрения многократно и весомо оспорена[293], доказана ее несостоятельность, но важно, что для Терца — исследователя репрезентативны знаковые тексты советской литературы и первый среди них — горьковская «Мать».