Эпоха добродетелей. После советской морали

В области воспитания и культуры для буржуазного этоса дело в СССР обстояло не так и плохо. Наряду с отталкивающими советский читатель нередко встречался и с привлекательными образами буржуазии и буржуазного в отечественной и зарубежной литературе. Таковые могли быть без труда обнаружены даже в таком имевшем исключительное значение для воспитания советского человека произведении, как роман Н. Чернышевского «Что делать?». В. Кантор резонно указывает на то, что ряд аспектов романа пронизан отчетливо буржуазным пафосом: «Посмотрим, какое поведение пропагандировалось в романе. С французской песенкой вводится в роман Вера Павловна. <…> „В то же самое утро, часу в 12-м, молодая дама сидела в одной из трех комнат маленькой дачи на Каменном острову, шила и вполголоса напевала французскую песенку, бойкую, смелую. ῾Мы бедны, — говорила песенка, — но мы рабочие люди, у нас здоровые руки. Мы темны, но мы не глупы и хотим света. — Будем учиться — знание освободит нас; будем трудиться — труд обогатит нас, — это дело пойдет, поживем, доживем: Ça ira! Qui vivra, verra (то есть „Дело пойдет! / Кто будет жить — увидит“). Мы грубы, но от нашей грубости терпим мы же сами. Мы исполнены предрассудков, но ведь мы же сами страдаем от них, это чувствуется нами. Будем искать счастья, и найдем гуманность, и станем добры, — это дело пойдет, — поживем, доживем. Труд без знания бесплоден, наше счастье невозможно без счастья других. Просветимся — и обогатимся; будем счастливы — и будем братья и сестры, — это дело пойдет᾿. <…> Смелая, бойкая была песенка, и ее мелодия была веселая“. То есть надо избавиться от грубости и невежества и трудиться, тогда дела пойдут. Вполне буржуазный пафос. И никакой революции! Надо полагать, что его расчет был на знание реального текста этой песни, очень популярной среди радикалов, да и просто образованных людей. Этот контраст должен был подчеркнуть антиреволюционный пафос романа. Поразительно, но никто не увидел. Самостоятельность мысли радикалы приняли за революционаризм. Возможно, дело все-таки в мифологическом сознании россиян, о которых писал в свое время Хомяков, что мы еще не вышли из эпохи сказочности и саг. И на эту мифологическую основу легла позиция правительства. Судьба писателя дописала его роман»[120]. «Сам же Лопухов богатеет в Америке, приезжает в Петербург под видом американца и находит себе здесь другую, новую подругу жизни. Более того, герои романа становятся своего рода русскими американцами, умеющими сами строить свою жизнь (the selfmade men)»[121]. Иными словами, при известном равнодушии и формальном восприятии советских идеологических мантр содержание Чернышевского вполне могло, во-первых, быть воспринято как позитивно окрашенный рассказ об успешной предпринимательской деятельности во вполне буржуазном духе, во-вторых, как общие гуманистические призывы к просвещению, учебе, труду и прочему — опять же ведущими к успеху. И это было гораздо ближе к жизни, чем все сны Веры Павловны.