Эпоха добродетелей. После советской морали

Образы пиратов, как и прочих авантюристов, отвечали традиционным представлениям о мужской силе. Они являлись наиболее завершенными воплощениями мужественных героев, которые не боятся переступить моральные нормы и социальные запреты, однако строго придерживаются своего кодекса чести. Более того, пираты были особенно привлекательны, если описывались как люди чести и долга, защитники слабых и угнетенных, своего рода Робин Гуды океана, которые встали на путь морского грабежа исключительно в силу трагических обстоятельств[150]. На удобренную таким образом почву позднее замечательно лег образ не лишенного обаяния и благородства мафиози — «крестного отца» квазифеодальной организации, во главе которой стоит Дон, примерный семьянин и защитник простолюдинов. «Ему платят за благожелательность, а его семью чтят на манер королевской»[151]. Позднее сходным образом стали описываться отечественные персонажи эпохи «великой криминальной революции» — как такие же в душе благородные люди, которые встали на скользкую дорожку далеко не только из корыстных и эгоистических соображений, но, так сказать, в силу повышенного чувства ответственности за своих друзей и близких.

Популярные авантюристы не всегда были пиратами. К примеру, многие зачитывались «Робинзоном Крузо», и, конечно, для всех он выступал как персонаж, являющийся воплощением силы воли, изобретательности, трудолюбия. При этом герой Д. Дефо был ярким примером экономического индивидуалиста, зацикленного на ведении учета для самого себя во всех областях[152]. Этот популярный приключенец также воплощал собой личностный образец авантюрного предпринимателя. Как замечает по этому поводу Ф. Моретти, роман Дефо — памятник идее авантюрного предпринимательства, «капитализм, который притягивал юного Робинзона Крузо, — это капитализм особого рода: как в случае „капиталистических авантюристов“ Вебера, его воображение пленяют „шансы на успех“, которые „носили обычно чисто иррационально-спекулятивный характер, либо были ориентированы на насилие“ <…> первая часть „Робинзона Крузо“ — идеальная иллюстрация авантюристской ментальности начального этапа международной торговли в современную эпоху»[153].

Робинзоновский образец авантюрного предпринимателя в советское время не мог быть полностью реализован. Тем не менее его авантюрно-предпринимательская составляющая шла «в комплекте» с приветствуемыми в советском человеке качествами, а значит, и сама в значительной мере переставала выглядеть неприемлемой.

Не в меньшей степени были популярны романтики в обычном смысле этого слова — люди, которые вели далекую от мещанских утех жизнь, полную героической борьбы, приключений и испытаний. Ярким примером такого романтика являлся Олег Куваев, автор знаменитой «Территории», чья бурная жизнь, как пишут авторы его биографии, являла собой «приземленный в хорошем смысле слова вариант гагаринской судьбы»; «с переездом на Чукотку главным в судьбе Куваева становится то, что сам он не без бравады определяет как „полярное суперменство„. Любовные эскапады, мучительный выбор между геологией и литературой, скороспелая слава, альпинизм, неизменная курительная трубка, неудачная попытка суицида и мгновенная смерть в сорок лет от инфаркта — даже в таком сжатом изложении биография Куваева выглядит идеальным материалом для эффектного и захватывающего байопика»[154]. Также для многих, замечает Д. Быков, было привлекательным в духе Ю. Семенова «сочетание экстремальной журналистики и бурной мужской жизни с сочинением хорошей, грустной, сдержанной прозы, обязательно с насыщенным интеллектуальным подтекстом. Этой моды — дурной, как всякая мода, но по-своему обаятельной — не избегнул никто: от Генриха Боровика до Юрия Визбора»[155].