Эпоха «дворских бурь». Очерки политической истории послепетровской России (1725–1762 гг.)

Цена имперского величия: предпосылки «дворских бурь»

22 октября 1721 г. канцлер Г. И. Головкин от имени Сената просил Петра принять звание «отца Отечества, Петра Великого, императора Всероссийского». Ориентация царя на римскую императорскую традицию совпала с завершающим этапом формирования самодержавной монархии в России и утверждением новой роли страны в системе международных отношений.

Однако по мере побед российского оружия выдвигались и новые проблемы. Претензии на господство на Балтике способствовали складыванию враждебного России блока во главе с Англией. Несмотря на подписанный им в 1724 г. с Турцией мирный договор, турецкая армия устремилась в Иран, создав угрозу территориям по западному и частично южному побережью Каспийского моря, завоёванным в ходе «персидского похода» 1722–1723 гг.[300] Предпринятые союзником, саксонским курфюрстом и польским королём Августом II, попытки увеличить армию вызвали в Петербурге озабоченность; накануне смерти Петра I его посол в Варшаве князь С. Г. Долгоруков просил денег для раздачи депутатам сейма, «дабы помянутой сейм ко окончанию не привести».[301] Стремление урезать автономию Украины вызвало брожение казацкой «старшины». Пётр полагал, что после Богдана Хмельницкого «все гетманы явились изменниками»; в 1723 г. он отложил выборы и арестовал вероятного их победителя Павла Полуботка вместе с другими представителями «старшины».

Блеск празднеств не мог скрыть от наблюдателей тяжёлого внутреннего положения страны. Недостаток средств вынуждал уже в 1723 г. разложить недостающую сумму «на всех чинов государства, которые жалованье получают». Зарплату не платили даже гвардии и Тайной канцелярии: в сентябре 1724 г. руководители Тайной канцелярии П. А. Толстой и А. И. Ушаков подтвердили, что их подчинённые «весьма гладом тают».[302]

Исследования состояния сельскохозяйственной отрасли в петровское время показали уменьшение числа хозяйств, сокращение резерва рабочей силы и в итоге тенденцию к снижению уровня земледельческого производства.[303] Новая столица росла на глазах; но процесс градообразования и внутреннее развитие городов были законсервированы. Утверждение крепостничества подрывало образование третьего сословия (численность постоянных жителей городов снизилась с 5,3 до 4,6 %), а фискальная политика приводила к застою и даже упадку промышленности, ориентированной на внутренний рынок.[304]

Практика государственного строительства была далека от реализации поставленной задачи создания «регулярного государства». Некомпетентность и злоупотребления чиновников власть пыталась пресечь с помощью новой системы тайного и явного контроля в лице фискалов и прокуроров, присылаемых из центра ревизоров и гвардейских офицеров с чрезвычайными полномочиями.

Пётр намеревался дополнить контроль «сверху» не менее эффективным надзором «снизу», основным средством которого в централизованной бюрократической системе было поощрение доносительства. Пётр в 1713 г. обязался лично принимать и рассматривать доносы. За такую «службу» доноситель мог получить движимое и недвижимое имущество виновного, «а буде достоин будет — и чин»; таким образом, он мог рассчитывать не только на вознаграждение, но и на обретение нового социального статуса.[305] Примером для подражания царь назвал «национального героя» Лариона Елизарьева и его подвиги в 1689 и 1697 гг. Донос был закреплён в тексте присяги в качестве обязанности подданного «благовременно объявлять» о всяком «его величества интереса вреде и убытке».[306]

В дальнейшем практика доносительства показала, что такой канал обратной связи самодержца с подданными становился деморализующим фактором в развитии самого «шляхетства» и правящей верхушки. Он стимулировал попытки выдвинуться и достичь не только выгоды, но и чинов самым аморальным способом, что продемонстрировала послепетровская «эпоха дворцовых переворотов»: если одни стремились прорваться к цели силой, то другие последовательно доносили на сослуживцев. Самого Петра регулярно пугали извещениями о готовившемся «великом смятении»; царя и царицу предупреждали о близкой гибели, в результате которой якобы может воцариться Меншиков. Вероятно, такие «прогнозы» в атмосфере петровской кадровой «революции» уже могли восприниматься всерьёз.[307]

Сам император, похоже, ощущал перенапряжение сил страны и к концу царствования желал продолжения преобразований таким образом, «дабы народ чрез то облегчение иметь мог». Однако основная линия на укрепление и модернизацию «служилого» государства при сохранении сложившихся социальных отношений изменений не претерпела. Поэтому предположения о возможной смене курса — о том, что Пётр «мог бы, если бы пожелал, сравнительно легко избавиться и от крепостного права», — представляются нам интересными, но всё же спорными.[308]