Празднества и раздачи наград не могли скрыть подспудного напряжения вокруг новой государыни. Гвардии вроде бы не на что было жаловаться: полки не отправлялись в дальние походы, столичная служба шла спокойно, а повышения происходили быстрее. Но «железной руки» Петра уже не было, а незаслуженные милости и отсутствие жёсткого контроля не способствовали почтению к императрице. Иные гвардейцы уже считали, что их заслуги должным образом не оценены, а во дворце нет порядка.
Дела Тайной канцелярии свидетельствуют, что в полках были недовольные. Доносы зафиксировали ворчание гвардейцев: «Не х кому нам голову приклонить, а к ней, государыне… господа-де наши со словцами подойдут, и она их слушает, что ни молвят. Так уж-де они, ростакие матери, сожмут у нас рты? Тьфу де, ростакая мать, служба наша не в службу! Как-де вон, ростаким матерям, роздала деревни дворов по 30 и болше… а нам что дала помянуть мужа? Не токмо что, и выеденова яйца не дала». Преображенский сержант Пётр Курлянов сетовал: «Императора нашего не стало, и всё-де, разбодена мать, во дворце стало худо»; солдат того же полка Пётр Катаев, напротив, утверждал, что смерть Петра «даровала многим живот», поскольку он «желал всех их смерти».[461]
В гвардии ослабла дисциплина. Приказом по Преображенскому полку от 2 февраля 1725 г. был отправлен под арест пьяный начальник дворцового караула поручик Ляпунов; 28 марта командирам частей вменялось в обязанность смотреть, чтобы солдаты «шумные по улицам не шатались»;[462]
подобные распоряжения (чтоб «шумных не было») будут повторяться и впредь. В мае того же года раскрылось дело о хищениях в Петербургской крепости. Следствие во главе с Меншиковым установило: профос Семёновского полка Пётр Аверкиев и его друзья, усмотрев, что «лежит казна плохо», украли 2 434 рубля, которые тут же «растеряли и по кабакам пропили»; виновные были отправлены на виселицу. В ноябре 1726 г. был расстрелян пушкарь элитной бомбардирской роты Преображенского полка Фёдор Бушуев, посмевший на карауле во дворце — в четвёртый раз! — напиться так, «что стоять на часах не мог».[463]Кампредон в феврале 1726 г. сообщал о подозрительных случайностях, угрожавших жизни Екатерины: в октябре прошедшего года во время учения гвардейских полков в присутствии царицы стоявший подле неё лакей был ранен в руку и в бок. «Тогда сказали, что раны нанесены были шомполом, забытым каким-то солдатом в ружье, и разговоры об этом замолкли». В следующий раз, уже в январе 1726 г., императрица наблюдала из окна нижнего этажа дворца за экзерцициями солдат, выстроенных на льду Невы, и «при втором залпе одного гвардейского взвода некий новгородский купец, стоявший в четырёх шагах от помянутого окна, упал, сражённый насмерть пулей, которая ударилась затем в стену дворца»; Екатерина сохранила хладнокровие, но «заметила довольно спокойно, что не несчастному купцу предназначалась эта пуля».[464]
Полковой архив подтверждает: 26 января 1726 г. выстрел, прозвучавший из рядов выстроенных на Неве семёновцев, уложил безвестного «посацкого человека» на набережной у дворца. Начались допросы служивых седьмой роты, стоявших «против того места». Приказ по полку обещал следующий чин за объявление виновного. Некомплект патронов оказался у семерых солдат; одни говорили, что свои «пульки» расстреляли «в дому» или «боронясь от волков» в дороге; другие — что их украли. Доносчиков не нашлось, и, несмотря на все усилия, стрелявшего так и не обнаружили — корпоративная солидарность оказалась выше служебного долга. Императрица распорядилась не продолжать расследование и 4 февраля повелела освободить всех подозреваемых, но отныне на учения и парады солдатам полагалось выходить «без пуль» под страхом «жестокой смерти».[465]
Уже через месяц после этого происшествия репрессиям по неизвестной причине подверглась личная гвардия Меншикова — Ингерманландский полк: были арестованы его полковник Е. Маврин и 40 солдат. В то же время Екатерина и её окружение стремились снискать расположение солдат и офицеров. Неслучайно вскоре после описанного выше события в Преображенском и Семёновском полках был объявлен указ царицы о выдаче всем чинам к Пасхе третного жалованья «не в зачёт».