Эпоха «дворских бурь». Очерки политической истории послепетровской России (1725–1762 гг.)

В историографии появление нового высшего органа власти оценивалось как компромисс между старой и новой петровской знатью, но относительно его роли в системе власти единства мнений не было. К концу XIX в., когда в общественной мысли России обращение к истории стимулировалось поисками путей дальнейшего развития страны и реформ её государственного строя, актуально выглядела точка зрения, рассматривавшая образование этого органа как изменение самой «сущности правления», когда власть императора «из личной воли превращалась в государственное учреждение», и как «первый шаг к конституционному проекту 1730 г.»[481]

Другие исследователи утверждали скорее «олигархический» характер подобных ограничений,[482] на что последовали возражения: Совет являлся лишь совещательным учреждением при монархе.[483] В настоящее время большинство исследователей склоняется к тому, что Верховный тайный совет стал «чисто абсолютистским органом», необходимым при слабом или неспособном к правлению монархе для решения текущих дел верховного управления при недостаточной оперативности и загруженности Сената.[484]

Мысль о необходимости координирующего органа витала в воздухе: достаточно указать на учреждение совета по делам «великой важности» в феврале 1720 г. При Петре I эта потребность компенсировалась энергией и универсальными способностями монарха, но при его преемниках уже необходимо было отделить политическую власть от массы дел текущего управления.

Что касается сообщений дипломатов о стремлении «бояр» ограничить власть самодержца, то проверить их трудно, тем более что оценки происходивших в стране событий тесно связаны с успехами или неудачами миссий самих послов. Не раз приводившиеся в литературе высказывания Кампредона о подобных планах появляются только с января 1726 г., когда наметилось ухудшение отношений России с Францией в связи с провалом переговоров о союзном договоре и протестом посла против военных приготовлений Санкт-Петербурга. До этого того же князя Д. М. Голицына посол характеризовал как «весьма разумного» государственного деятеля, вовсе не склонного к поползновениям на прерогативы самодержца.[485]

Документы Совета свидетельствуют, что он не имел сколько-нибудь чёткого регламента и определённого круга деятельности; только завещание-«тестамент» Екатерины I сделало его после смерти императрицы официальным коллективным регентом при малолетнем государе. Сама Екатерина не часто удостаивала министров своим присутствием, порой же обещала, но так и не приходила на заседание. В феврале-сентябре 1726 г. Екатерина 11 раз посетила заседания Совета; 30 марта все министры были у неё. Ещё раз Екатерина зашла к «верховникам» в декабре — и больше у них не появлялась. В этой ситуации появился указ 4 августа 1726 г. о действительности распоряжений за подписями всех членов Совета, который был необходим для нормальной работы государственной машины.

В то же время получение Советом некоторых полномочий верховной власти не ограничивало волю монарха. Екатерина I не утвердила пункт, по которому все рапорты и доношения подаются только в Верховный тайный совет, и вычеркнула в черновике указа о его учреждении слова о «неотлучном» нахождении Совета при особе императрицы. Из поданного ей «мнения не в указ» она исключила важнейший пункт об исхождении царских указов только из Совета и потребовала, чтобы «о важных делах поставя протоколы и на мере и не подписав наперёд для апробации к ея императорскому величеству взносить… и как уже ея императорское величество изволит апробовать, тогда подписывать и в действо производить».[486]

Что же касается обещания Екатерины в 4-м пункте указа от 1 января 1727 г. не принимать «партикулярных доношений о делах, о которых в Верховном тайном совете предложено и общее мнение записано не было», то во 2-м и в том же 4-м пунктах этого указа названы исключения из этого правила: «…разве от нас кому партикулярно и особливо что учинить повелено будет» или «кто имеет доносить о таких делах, которые никому иному, кроме нам самим, поверены быть могут».[487] Реализацией этого порядка стали указы о самостоятельных докладах императрице по делам своих ведомств Меншикова, Апраксина, командующих войсками на Украине и в Иране М. М. Голицына и В. В. Долгорукова, а также послов за границей. Оставляла Екатерина за собой и право в случае разногласий членов Совета получить их письменные мнения «для решения об оных».[488]