Эпоха «дворских бурь». Очерки политической истории послепетровской России (1725–1762 гг.)

В других странах отклики на происходившее в России были ещё менее дипломатичными. Молодой посланник в Дании А. П. Бестужев-Рюмин осмелился доложить, что по получении известия о смерти Петра «генерально все здесь о том великую радость восприяли» — не только знатные, но «и все подлые с радости опилися было».[503] Основания для ликования у датчан были: в последние годы царствования Пётр в стремлении закрепить успехи русского оружия на Балтике потребовал от Дании отмены «зундской пошлины» при прохождении кораблей через принадлежавшие Дании проливы, а в качестве средства давления на бывшего союзника избрал претензии Карла-Фридриха, герцога маленького немецкого княжества Шлезвиг-Голштинии и одновременно претендента на шведский трон.[504]

Редкие появления государыни в Совете были связаны большей частью с обсуждением международных вопросов. Екатерина I попыталась проявить себя в «царском ремесле», но при ней «голштинский вопрос» из дипломатического орудия стал основной целью российской внешней политики. Императрица стремилась возвести дочь и зятя на шведский престол и во что бы то ни стало вернуть им Шлезвиг, не останавливаясь перед опасностью международного конфликта.

Однако, вопреки имеющимся в литературе утверждениям, военной угрозы Дании в 1725 г. не существовало. Заявления голштинских министров и самого Меншикова об угрозе «разорить» Данию являлись блефом; французский посол докладывал в Париж о неподготовленности русского флота и «штатном» характере военных приготовлений.[505] Вышедшая в июле из Кронштадта эскадра была отправлена к Ревелю с обычными задачами: «лавировать для обучения и движения людей».[506] В апреле начались переговоры с датским послом в России Вестфаленом об условиях денежной компенсации герцогу и поддержке его претензий на шведский престол.

Екатерина решилась на военные меры по отношению к «непослушной» Дании только к началу следующего года. В январе 1726 г. Кампредон уже докладывал в Париж о близкой войне, а в феврале вопрос о подготовке к весне флота и сухопутной армии обсуждался на заседании Верховного тайного совета: министры не возражали государыне, но в то же время указывали на предпочтительность «негоциаций», печальное состояние финансов и возможность вести будущую кампанию только при поддержке Австрии и прежде всего Швеции (которая помогать герцогу отказалась).[507]

Адмиралтейству поступило указание строить «к будущей кампании» новые галеры и починить старые. Военной коллегии было поручено подготовить двадцатитысячный корпус.[508] Однако протоколы последней о «секретных делах», как и «доношения» самой коллегии за весенние месяцы 1726 г., не содержат сведений о подготовке заморской экспедиции.[509] Судя по документам Совета, в марте-апреле министры обсуждали самые разные вопросы, но не военную кампанию с операциями на суше и на море. Возможно, «верховники» не считали нужным объяснять государыне неразумность опасного предприятия — или рассчитывали, что демонстративное вооружение флота сделает датского короля сговорчивее…

Советники Екатерины были осторожны ещё и потому, что Россия вела еще одну войну — в горах Дагестана и прикаспийских иранских провинциях. Состоявшийся в ноябре 1725 г. «тайный совет» принял решение «с вящей силою в Персии действовать, нежели доныне», и отправить в Иран ещё пять полков. Дипломаты же должны были убедить шаха признать раздел его страны; в противном случае необходимо было позаботиться «об уставлении другого правительства в Персии».[510] Однако первоначальный успех вторжения развить было невозможно; предстояло думать не столько о путях в Индию, сколько о сохранении контроля над полосой в 50–100 вёрст по западному и южному берегу Каспия и решать возникшие в связи с этим проблемы во взаимоотношениях с Турцией, чья армия развивала успешное наступление в Закавказье.

11 мая Адмиралтейств-коллегия отдала приказ выводить корабли на рейд, и в тот же день Екатерина велела вооружить пушками свою яхту в Риге.[511] Но уже через три дня Адмиралтейство получило известие, что «английские корабли вошли в Балтикум с немалою эскадрою».[512] Срочно отправившийся в Кронштадт генерал-адмирал Апраксин доложил царице, что «батареи и крепость в великой неисправности и [он] стал готовить их к обороне.[513] К возможному штурму пришлось готовить и Ревель — 28 мая рядом с городом, у острова Нарген, встал английский флот из двадцати трёх вымпелов; к нему присоединились и восемь датских кораблей. 23 мая адмирал Чарльз Уэйджер передал русским властям письмо своего короля, которое объявляло о недопустимости военного конфликта на Балтике. Начинать войну без союзников и при превосходстве противника на море было невозможно; пришлось ограничиться приведением в порядок укреплений Кронштадта и Ревеля. В результате этой авантюры внешнеполитическая ситуация для России ухудшилась: в 1726 г. Голландия, а в 1727 г. Швеция и Дания официально примкнули к враждебному России Ганноверскому союзу.