Эпоха «дворских бурь». Очерки политической истории послепетровской России (1725–1762 гг.)

Имели место случаи отказа от присяги императрице: «Не статочное дело женщине быть на царстве, она же иноземка…» Объявившиеся было Лже-алексеи были в 1725 г. казнены, но уже «созревали» новые самозванцы. В 1726 г. флотскому лейтенанту Ивану Дирикову пришло в голову, что он — сын Петра I (якобы царь, «будучи в Сенате, подписал протокол, что по кончине его величества быть наследником ему, Ивану») и через несколько лет заявил о своих правах на престол.[466] В плохо сохранившихся за этот период делах Тайной канцелярии встречаются сообщения о казни (наказании довольно редком в её практике) нескольких лиц: рассыльщика Ф. Бородина, крестьянина Е. Белокопытцева за неназванные, но «великие» преступления. Тогда же был тайно заточён в Шлиссельбурге шведский шпион капитан Цейленбург, которого было приказано держать в строжайшей изоляции; спустя 15 лет Тайная канцелярия даже не смогла объяснить причин ареста. Имеются известия об уничтожении таких дел (как показаний «калуженина» А. Анцифорова).[467]

В мае 1725 г. отправился в Соловки «карла» императрицы Яким Волков за «противные его слова против персоны её императорского величества».[468] Священник стоявшего в Петергофе Нарвского полка Иван Алексеев был арестован за отказ от присяги и заявление, что Синода «он не знает, а знает патриархов и своего архиерея».[469] В мае 1725 г. датский посол Вестфалей сообщал о казни какого-то полковника, также не признавшего новую императрицу. Зимой и весной 1726 г. в столице горели дома обывателей и трижды Адмиралтейство, где были уничтожены 30 новых галер и 30 тыс. пудов провианта для флота. Власти предполагали диверсию и искали поджигателей; но был пойман и казнён лишь несовершеннолетний Аристов, поджигавший дома соседей.[470]

В такой обстановке в декабре 1725 г. было решено создать специальную охрану императрицы — кавалергардскую роту «из знатного шляхетства самых лучших людей из прапорщиков и из поручиков». Пожалованный в капитан-поручики кавалергардов Меншиков определял, кто из кандидатов, присланных в Военную коллегию из полевых полков, годен для службы в конной роте, где капитаном состояла сама императрица. В течение нескольких месяцев Военная коллегия подбирала кандидатов на эту почётную службу — но не из гвардии, а из офицеров армейских полков, «собою весьма великорослых и достаточных иждивением», поскольку жалованья им не полагалось, содержать квартиры и приобретать мундиры они должны были за свой счёт. К началу 1727 г. эта «гвардия в гвардии» насчитывала 56 человек во главе с самим Меншиковым, поручиком И. И. Дмитриевым-Мамоновым и корнетом А. И. Шаховским; в числе телохранителей были и курляндские дворяне Ю. Ламздорф, Э. Каульбарс, М. Ливен.[471] «Новоучинённая» рота впервые предстала перед императрицей в день её тезоименитства, 24 ноября 1726 г., и сопровождала государыню при выезде в Исаакиевский собор. В начале 1727 г. очередной манифест предупредил подданных, что «за неправедные и противные слова против членов императорского дома без всяких отговорок учинена будет смертная казнь без пощады».[472]

Начались и конфликты между победителями. В марте 1725 г. Ягужинский вступил в ссору с Меншиковым; в апреле разразился новый скандал, виновником которого оказался вице-президент Синода, новгородский архиепископ Феодосий Яновский. Он теперь высказывался против новых церковных порядков, смерть Петра назвал Божьим наказанием за покушение на «духовные дела и имения».

Остановленный 12 апреля при въезде на мост близ дворца (спавшая до полудня Екатерина запрещала пропускать грохочущие кареты), Феодосий заявил: «Я-де сам лутче светлейшего князя», — ив гневе отправился к царице. Когда его задержали, обиделся: «…для чего они его не пускают; мне-де бывал при его величестве везде свободный вход», — и под конец «вельми досадное изблевал слово, что он в дом ея величества никогда впредь не войдёт, разве неволею привлечён будет».[473] Буйный архиерей исполнил обещание. Он не участвовал в панихиде по усопшему царю в Петропавловской крепости и, несмотря на персональное приглашение, демонстративно отказался являться во дворец, пояснив, что ему «быть в доме её величества не можно, понеже обесчещен».