Эпоха «дворских бурь». Очерки политической истории послепетровской России (1725–1762 гг.)

Опубликованные журналы и протоколы заседаний Совета за 1728–1729 гг. показывают, что «верховники» регулярно заслушивали доклады трёх «первейших» коллегий (Военной, Адмиралтейств- и Иностранной), Главной дворцовой канцелярии, Сената, реляции послов, рапорты главнокомандующих Низовым корпусом и Украинской армией. На смену спорам по внутри- и внешнеполитическим проблемам приходит рутинная работа: производства в чины и отставки, назначения губернаторов, вице-губернаторов и комендантов, рассмотрение состояния конюшенного ведомства. По нашим подсчетам по ПСЗРИ, за 27 месяцев царствования Екатерины I вышло 427 законодательных актов (в среднем 15.8 в месяц), за 28 месяцев нахождения на троне Петра II — 438 актов (15.6 в месяц); то есть интенсивность законотворчества не снижалась.

Ключевой фигурой нового правительственного механизма и посредником между возглавлявшимся семейством Долгоруковых двором и Верховным тайным советом стал Остерман. Такая роль, по-видимому, наиболее отвечала как сложившейся придворной «конъектуре», так и интересам вице-канцлера, не стремившегося и не способного быть лидером.

Остерман сумел сохранить влияние в Совете. От имени Петра он вносил туда предложения и вопросы для обсуждения, передавал челобитные и немногие именные указы царя и подавал ему доклады Совета. Иногда он позволял себе высказывать своё мнение (например, по поводу назначения губернатора в Архангельск), «приказывал» Совету навести в других учреждениях справки по тому или иному вопросу или не подписывать протокол до выяснения всех обстоятельств; он же определял круг дел, коими стоило или не стоило «утруждать» царя.[704] Он ведал драгоценностями сестры царя и орденскими знаками; в его архиве хранились и личные документы Петра II, и челобитные, поступавшие на высочайшее имя.[705] Состав придворного штата Петра также был подготовлен и подписан Остерманом.

Долгоруковых или Голицыных часто называли «национальной» партией в России. Но хотя старшие из князей не жаловали иноземцев, никаких альтернативных программ — и тем более реставраторских планов — они не имели. Для них важнее было подчинить Петра II своему влиянию и оттеснить соперников в борьбе за власть. С этой точки зрения им по-прежнему казался опасным Меншиков.[706] Эти опасения заставили Долгоруковых и Остермана окончательно добить противника — отправить его без всякого суда в Берёзов в низовьях Оби у самого полярного круга.

Однако новые правители в точности повторяли тактику Меншикова в отношении конкурентов. Никто из сосланных светлейшим князем сторонников воцарения Петра не был возвращён, в том числе и участники «заговора» Девиера-Толстого (И. И. Бутурлин, А. И. Ушаков и др.). Попал в опалу и был удалён от двора камер-юнкер Алексей Татищев и родственник царя Александр Нарышкин. Были пресечены попытки выйти «в случай» представителей семьи Голицыных: двор покинули фельдмаршал М. М. Голицын, его зять граф Александр Бутурлин и молодой камергер Сергей Голицын.[707]

Подозрения вызывала и дочь Петра I Елизавета, которая шокировала московское общество, по оценке Маньяна, «весьма необычным поведением». Она сопровождала императора на охоту; тот настолько сильно привязался к весёлой тетке, что это стало беспокоить двор и дипломатический корпус. Опасения членов Верховного тайного совета усилились из-за того, что после смерти сестры Петра Елизавета имела все шансы стать основной претенденткой на трон. Но любовные похождения цесаревны в конце концов позволили Долгоруковым дискредитировать её в общественном мнении и отдалить от неё Петра.

Сохранившаяся переписка попавшей в немилость Аграфены Волконской позволяет ощутить царившую при дворе атмосферу постоянной вражды, заискивания и соперничества. Брат княгини А. П. Бестужев-Рюмин рассчитывал получить новый чин с помощью австрийского посла графа Рабутина и советовал сестре к нему «в любовь себя привести». Сама опальная дама выясняла, кто сейчас находится при дворе в «кредите» и с кем следует «искать дружбы». Член Военной коллегии Егор Пашков искренне радовался падению «прегордого Голиафа» Меншикова и описывал нравы придворных, которые «друг перед другом рвутца с великим повреждением» и «при дворе всякий всякого боитца».[708]

Донесения послов 1728–1729 гг. рисуют картину интриг и склок внутри «мишурного семейства» Долгоруковых в борьбе за царские милости. Сначала князь Алексей так поссорился с Остерманом, что оба «поклялись погубить друг друга». Затем переругались уже отец и сын; в сентябре 1728 г. Лефорт отмечал, что «семейство Долгоруковых состоит из трёх партий, противных друг другу; барон Остерман сумел приобрести себе доверие всех и даже служить им в роде оракула».[709]