Эпоха «дворских бурь». Очерки политической истории послепетровской России (1725–1762 гг.)

Затем с помощью фельдмаршала В. В. Долгорукова удалось примирить Остермана и князя Ивана — но это вызвало зависть отца последнего. По сведениям испанского посланника, Алексей Долгоруков приложил все усилия, чтобы поссорить Петра II с Иваном и «провести» в фавориты другого своего отпрыска — Николая.[710] С помощью царицы-бабушки Евдокии Лопухиной интриган хотел удалить от Петра и самого Остермана, но столкнулся с достойным противником и вынужден был уступить.

Благодаря таким отношениям в своём окружении Пётр II получал уроки лицемерия. «Нельзя не удивляться умению государя скрывать свои мысли; его искусство притворяться замечательно. На прошлой неделе он два раза ужинал у Остермана, над которым он в то же время насмехался в компании Долгоруковых; перед Остерманом же он скрывал свои мысли: ему он говорил противоположное тому, в чём он уверял Долгоруковых», — удивлялся Лефорт зимой 1729 г. При наличии желания и воли это соперничество помогло бы молодому царю постичь науку управления людьми — но этого желания он как раз и не проявлял.

Сохранившиеся портреты не дают возможности сказать что-либо определённое о характере внука Петра Великого: на них изображён в парадном облачении — латах, мантии, пудреном парике — рослый светловолосый мальчик с миловидным, но не очень выразительным лицом. «Он высокого роста и очень полон для своего возраста, так как ему только 15 лет. Он бел, но очень загорел на охоте; черты лица его хороши, но взгляд пасмурен, и, хотя он молод и красив, в нём нет ничего привлекательного или приятного», — так описала Петра год спустя жена английского консула Уорда. Но и другие часто видевшие Петра при дворе иностранцы утверждали, что он выглядел старше своих лет.

Подростку достался от отца и деда не только рост, но и взрывной темперамент, упорство в достижении своих желаний: он доставлял свите немало хлопот. Уже в октябре 1727 г. Лефорт на основании известного опыта писал: «Царь наследовал направление своего деда, упорный в своих планах, не любя возражений, хотя и советуется, но делает всё, что хочет».[711] Уйдя из-под опеки Меншикова, Пётр не очень стеснялся в выражении своих чувств. Он мог отказать в аудиенции фельдмаршалу М. М. Голицыну, нагрубить прямо на ассамблее своему наставнику Остерману, а разговору с австрийским послом предпочесть общение с конюхами.[712] Во дворце, в атмосфере придворного этикета ему было некомфортно.

В 11 лет он стал законным и всеми признанным главой государства, с которым, в отличие от России образца 1682 г., была вынуждена считаться вся Европа; в его распоряжении имелись способные министры и генералы, а учителями были выдающийся дипломат Остерман и профессора Академии наук. Академик Георг Бильфингер, в чьи обязанности входило преподавать Петру «историю нынешнюю и политику моральную», составил «Расположение учении его императорского величества Петра Второго…» (СПб., 1728).[713] Юному монарху рекомендовалось изучение французского и немецкого языков, латыни, «статской истории», «общей политики» и военного искусства. Особый упор был сделан на историю и «нынешнее всех государств состояние»: предполагалось, что на поучительных примерах прошлого и точных сведениях о государственном устройстве, армии, законах и политике европейских держав Пётр «своё государство, оного силу, потребность и способы как в зеркале увидит и о всём сам основательно рассуждать возможет». Бильфингер полагал необходимым «особенно тщаться, чтоб его величество жития и дел Петра I и всех приключений его владения довольное и подлинное известие имел».

Руководство по «христианскому закону» написал для царя Феофан Прокопович; академики Я. Герман и Ж. Делиль составили и издали «Сокращение математическое ко употреблению его величества императора всея России» (СПб., 1728–1730, Ч. 1–3). Отец «норманской теории» Готлиб Байер сочинил для Петра учебник античной истории от сотворения мира до падения Рима. На освоение всей программы Бильфингер отводил два года, если заниматься по 15 часов в неделю.

Однако даже по облегчённой программе Петру учиться не пришлось, да и сам он предпочитал иные занятия, так что новый австрийский посол граф Вратислав был очень рад, когда император в конце 1729 г. смог наконец произнести несколько слов на немецком языке. Подводя итоги первому году правления Петра, Лефорт писал, что «молодость царя проходит в пустяках; каждый день он участвует в Измайлове в детских играх… он не заботится о том, чтобы быть человеком положительным, как будто ему и не нужно царствовать. Остерман употреблял всевозможные средства, чтобы принудить его работать, хотя бы в продолжение нескольких часов, но это ему никогда не удавалось».[714]