Эпоха «дворских бурь». Очерки политической истории послепетровской России (1725–1762 гг.)

Ближайшее окружение Петра как раз не было заинтересовано в его серьёзном воспитании; Остерман же был слишком осторожен, чтобы этого требовать. Вместе с тем постоянная лесть и угодливость окружающих привели к осознанию Петром своего превосходства. «Прежде можно было противодействовать всему этому, теперь же нельзя и думать об этом, потому что государь знает свою неограниченную власть и не желает исправиться», — оценивал Лефорт в 1728 г. перспективы российской политики. Почти дословно повторял эту оценку и его австрийский коллега.[715]

Созданный дедом механизм абсолютной власти оказался Петру II не по плечу. Рядом с ним не было утверждённого правом или традицией учреждения, способного сдерживать проявления неограниченной власти, оказавшейся в руках мальчика. Зато за неполных два года порядок центрального управления менялся по крайней мере три раза: с образованием Верховного тайного совета и изменениями в его составе и правах в мае, а затем и в сентябре того же 1727 г. Завещание Екатерины I так и не было объявлено «во всенародное известие», и присяга по-прежнему приносилась самому императору и тому наследнику, кого он соизволит «определить». В ряду обладавших правом на престол в 1728 г. появился новый претендент — родившийся в голштинском Киле другой внук Петра Великого, сын Анны Петровны и герцога Голштинского Карл Пётр Ульрих; но его имя не включили в поминание членов царской фамилии.

Все качества юного царя с самого начала стали эксплуатироваться в ходе придворных интриг, и из этого замкнутого круга юноше не суждено было выйти до конца жизни. Столкновения личных, фамильных и политических интересов окружавших его людей не оставляли места для сколько-нибудь систематического образования и воспитания: соперничавшие группировки стремились «вырвать» Петра друг у друга, а для этого надо было держать его при себе, доставлять ему удовольствия, удалять от серьёзных занятий. У Петра, в отличие от деда, не было круга надёжных друзей, выросших вместе с ним (кроме, пожалуй, сестры Натальи); едва ли часто видел он и своих учителей — их заменили фавориты.

Титулы, чины, «деревни» — всё это заставляло искать милости единственного источника этих благ. Неслучайно немногие сохранившиеся именные указы Петра II (как правило, они передавались в Верховный тайный совет через Остермана или Долгоруковых) — это распоряжения о пожалованиях в чины или выдаче денег и «деревень». Вновь к царю (а на деле — к Остерману) стали стекаться челобитные: гвардейские офицеры Ф. Полонский, П. Мельгунов, П. Колокольцов, А. Танеев и подпоручик П. Ханыков просили теперь уже дворы «бывшего Меншикова»; семёновский капитан У. Шишкин указывал в челобитной, в какой именно канцелярии находятся сейчас 2 420 рублей и в каких уездах имеются отписные 28 дворов, которыми его следует наградить за «беспорочную» службу.[716]

Новая волна раздач, по расчетам Е. И. Индовой, пришлась как раз на 1728–1729 гг.: Пётр дарил сёла своим родственникам Лопухиным (740 дворов), 1 800 дворов получил генерал М. А. Матюшкин, 1 000 — майор гвардии Г. Д. Юсупов, более 600 душ — капитан-поручик П. Колокольцов. Достались пожалования и канцлеру Г. И. Головкину (220 дворов), и генералу В. Я. Левашову (200 дворов), и приближённым придворным: Долгоруковым, «метр-де-гардероб» Петру Бему, интенданту П. Мошкову, гофмаршалу Д. Шепелеву, камер-юнкеру М. Каменскому.[717]

Этот список можно дополнить. Согласно не учтённой Е. И. Индовой «Выписке о раздаче деревень с 1726 по 1730 г.» из бумаг Остермана, наибольшие пожалования были сделаны любимой тётке царя Елизавете (9 382 двора или 35 тысяч душ); более скромные награды предназначались офицерам гвардии — поручику И. Любимову, капитанам А. Танееву и Ф. Полонскому.[718] Перестановки на «верху» вызвали новые проблемы в виде передела собственности: за возвращением ко двору опальных (Лопухиных, В. В. Долгорукова) следовало возвращение их имений, уже, как правило, розданных другим лицам, которые, в свою очередь, подавали прошения о компенсации утраченного.[719]

Большие надежды окружение Петра II и иностранные дворы связывали с будущей женитьбой императора. В числе возможных претенденток назывались прусская и австрийская принцессы, дочери герцогов Мекленбургского и Бевернского. Но у Долгоруковых были свои планы, и уже в конце 1727 г. резидент Маньян предупреждал о возможных попытках новых фаворитов выдать замуж за царя «одну из девиц из их рода».[720] Дочери А. Г. Долгорукова были непременными участницами путешествий императора, который к тому же подолгу гостил в подмосковной усадьбе Долгоруковых Горенках. Здесь во время своего последнего путешествия четырнадцатилетний Пётр II осенью 1729 г. попросил руки Екатерины Долгоруковой.