В заключение визита Паскевич познакомился с новым обитателем тагильского олимпа - инженер-генералом Карлом Андреевичем Шильдером, отличающимся от прочих более, нежели франтоватый шотландец от крестьянски-простого Черепанова. Генерал был одержимым изобретателем в лучшем и худшем смыслах этого слова. В лучшем - потому что жить не мог и не хотел без новых идей и изобретений, поражая даже Кулибина широтой взглядов и интересов. Но его одержимость развивалась лишь в одном направлении - воинственном. Фельдмаршал подумал, что для Шильдера наполеоновские войны не кончились. Слов нет - патриот и человек достойный, но уж слишком снедает его мысль одарить Россию самым совершенным оружием, дабы Европа в слезах и в страхе упала на колени, потеряв на полях сражений миллионы подданных.
Прославился он минным морским оружием, в том числе подрываемым с берега гальванической снастью академика Якоби, первым смог испытать его и добиться принятия Адмиралтейством донных и якорных мин. Бурный полёт военной фантазии подсекла революция.
Родившись в Витебской губернии в семье купца немецких кровей, Шильдер не был изгнан из армии. До этого при Пестеле он получил чин инженер-генерала... и ни единого рубля на военные опыты. Фюрер, сам наполеоновский ветеран, решительно не понимал, какое отношение диковинные корабли, морские мины и уж совсем безумные гальванические снасти имеют к инженерному делу, кое включает в себя лишь науку строительства укреплений, мостов, переправ, а также рытья подкопов под крепости с целью подрыва стен. Остальное - от лукавого.
Павел Второй изгнал из армии большую часть генералов 'неправильной' нации. Только при регентстве Шильдер смог устроиться на службу, и не по Инженерному департаменту, а через Адмиралтейство, уговорив тамошних высших чинов на субсидии прожекта 'потаённого судна', которое не без гордости продемонстрировал Паскевичу.
- Признаюсь как на духу, ваше высокопревосходительство, выделанное целиком из металла подводное судно придумал не я, а минский дворянин Казимир Гаврилович Черновский. Трудно в это поверить, он подробно описал его, будучи закованным в железа и заключённым в крепость.
- За что же?
- При Александре Павловиче ещё. Польскую шляхту арестовывали тогда без разбору за малейшее подозрение на бунт.
- Я осведомлён, - кивнул Паскевич, знающий о польских чаяниях от Юлии Осиповны достаточно подробно. - Помню их призывы: незалежность Речи Посполитой, ещче Польска не згинела, долой русскую оккупацию, et cetera.
- Письмо путешествовало по канцеляриям и попало-таки под высочайшие очи, но уже фюрера. Свободу Польше он дал, Черновского выпустил. На опытовые дела, как и мне, Республика не ассигновала ни рубля. А летом двадцать шестого К.Г.Б. арестовало его вновь. Шляхтич заявил, что с его Родиной поступили подло, не отдав 'исконно' польские земли - Минск, Витебск, Гомель. То бишь всю Белую Русь до Смоленска и Малую до Днепра. Сгинул в Тобольске, а бумаги его сберёг и мне передал инженер-генерал Питер Базен, получивший их из рейхсканцелярии. Не только сохранил, дополнил изрядно. Предложил поставить медную зрительную трубу с зеркалом, дабы из-под воды обзор иметь.
За этим разговором они пересекли огромную площадь демидовского завода, направляясь в дальний сарай, охраняемый отдельно матросами с винтовальными ружьями. Рядом в валенках чудовищного размера скрипел снегом Мирон Черепанов. Часовые проверили не только Паскевича, но и обоих инженер-генералов, коих наверняка видели сотни раз.
Здесь всё также промёрзло, как и на улице. С каменного полу был убран снег, царил полумрак, чуть рассеиваемый узкими оконцами в вышине. Среди рукотворной таинственной пещеры на деревянных козлах притаилось нечто, чему в нашем языке не сыскать нужных слов, кроме совсем уж коротких и выразительных.
Железное и сильно вытянутое яйцо с острым носом, склёпанное из листов, походило на странную рыбу. О водном назначении говорил рыбий хвост на корме и гребной винт. Считая сие чудовище судном, длинный металлический брус, торчащий впереди, правильно именовать бушпритом.
На спине у яйца (представим на миг - у яиц бывают спины) вырос горб овального сечения, к которому сверху прилепился паровой катер вроде участвовавших в бою вместе с фрегатом 'Паллада', вдвое примерно меньший, нежели нижняя часть.
Обретя дар речи, Паскевич заметил:
- Изрядно, видать, пана Черновского в каземате пытали.
- Нет, ваше высокопревосходительство. Он предложил обычную субмарину. Новое в его прожекте было выполнение целиком из металла, а не дерева, как выделывали до того, воздушные меха внутри, наполняемые водой для погружения, да ручной привод на вёсла-гребки. Такое судно я построил в Кронштадте, не имело оно успеха.
- Отчего же?
- К величайшему моему сожалению, Иван Фёдорович, многие вещи, кажущиеся очевидными в камере Шлиссельбургской крепости или за удобным кабинетным столом, на море иначе выходят.
- Расскажите, не томите уж.
Кивнул и молчаливый Мирон, пожелавший ещё раз услышать о давнем конфузе Шильдера.