Эпоха крайностей. Короткий двадцатый век (1914–1991)

Словом, отныне в потребительских обществах Запада доминировали не тексты священных книг, не говоря уже о книгах светских писателей, а бренды товаров и вообще всего, что может продаваться. Популярные торговые марки появлялись на футболках (или других предметах одежды) подобно волшебным заклинаниям, а их обладатели приобщались к стилю жизни (в основном молодежному), который те символизировали и причастность к которому обещали. В подобных обществах поклонялись иконам массового потребления – звездам и фирменным бланкам. Неудивительно, что в 1950‐е годы, в самом сердце западной потребительской демократии, некогда ведущее направление живописи отступило перед творцами образов гораздо более могущественных, нежели образы традиционного искусства. “Поп-арт” (Уорхол, Лихтенштейн, Раушенберг, Олденбург) с максимальной точностью и беспристрастностью воспроизводил визуальные вехи американского потребительства: банки из‐под супа, флаги, бутылки кока-колы, портреты Мэрилин Монро.

Убогая с эстетической точки зрения (в смысле искусства девятнадцатого века), эта новая мода тем не менее подтверждала, что триумф массового рынка основывался на удовлетворении не только материальных, но и духовных потребностей покупателей. Рекламные агентства давно догадывались об этом, организуя кампании по продаже не отбивных, а “самого кулинарного искусства”, не мыла, а “мечты о красоте”, не супа быстрого приготовления, а “семейного счастья”. В 1950‐е годы стало ясно, что у массовой культуры есть собственное эстетическое измерение, основанное на своеобразном “низовом” творчестве, иногда активном, но чаще все‐таки пассивном. И производителям пришлось с этим считаться. Данное обстоятельство объясняет, в частности, барочные излишества американских автомобилей 1950‐х годов. А в 1960‐е годы социологи и литературоведы принялись активно исследовать феномены, ранее отрицаемые как “коммерческие” или эстетически “нулевые”, – иначе говоря, все то, что привлекало женщин и мужчин с улицы (Banham, 1971). Интеллектуалы старшего поколения, которых теперь все чаще причисляли к “элитистам” (это слово с энтузиазмом подхватили радикалы 1960‐х), с презрением относились к “массам”, считая их пассивными потребителями товаров, которые навязывает большой бизнес. Однако в 1950‐е популярность рок-н-ролла (подростковое выражение, пришедшее из городского блюза североамериканских черных гетто) ясно показала, что массы и сами знают или, во всяком случае, умеют определить, что им нравится. Компании звукозаписи, сделавшие огромные деньги на продаже рок-музыки, отнюдь не создали ее сами и никак не могли предугадать ее появление. Они просто позаимствовали ее на улице. Безусловно, в процессе рок-музыка заразилась коррупцией. Теперь считалось, “искусство” (если это слово здесь вообще применимо) происходит из самой почвы, а не от отдельных прекрасных цветов, растущих на ней. Более того, по убеждению популистов (как “рыночников”, так и отвергающих “элитизм” радикалов), важно было различать не “хорошее” и “плохое” или “сложное” и “простое”, а “массовое” и “не слишком массовое”. Для старомодной концепции искусства здесь не было места.