Эпоха крестовых походов и ее герои

Среди расходящихся в самых неожиданных направлениях изображений личности и судьбы Ричарда одно из самых характерных принадлежит Геральду Камбрезийскому. Хроникер подчеркивает в короле-авантюристе какую-то обреченность. Подобно своим коллегам-современникам, он охотно сравнивает Ричарда с Александром и Ахиллом — на том основании, что ему, как и им, суждена была ранняя слава и ранняя смерть. Но обреченность Ричарда для Геральда глубже этого совпадения. Она кроется во «вдвойне проклятой крови, от которой он принял свой корень». В трактате «О воспитании государя» мрачная семья Плантагенетов служит темным фоном для светлой династии Капетингов.

Все предсказания, видения, голоса, которые Геральд собирает и высыпает перед читателем, должны произвести одно — определенное — впечатление. И для усиления этого впечатления Геральд не жалеет красок. От Мерлина до Бернарда Клервоского[3], от «знатного мужа» до «некоей доброй женщины» самые разнообразные персонажи появляются в его трактате, чтобы предсказать судьбу коварного старого короля и его преступных, несчастных сыновей. «От дьявола вышли и к дьяволу придут», — предрекает будто бы при дворе Людовика VII святой Бернард. «Происходят от дьявола и к нему отыдут», — повторяет Фома Кентерберийский[4]в видении, где он был запрошен о судьбе семьи Генриха II. Угроза, понятная в устах архиепископа, который по одному намеку короля был убит «между церковью и алтарем». «Некий монах», размышлявший о будущности Плантагенетов, увидел одного старого и четырех молодых селезней, погрузившихся в воду и в ней утонувших перед налетевшим соколом. «Сокол — король Франции».

Сам Генрих II в предчувствии грядущего велел будто бы изобразить на пустом месте стены Винчестерского дворца орла и четырех орлят, из которых два бьют отца крыльями, третий — когтями и клювом, а четвертый, повиснув на его шее, пытается выклевать ему глаза. «Четыре орленка — четыре моих сына[5]. Они до смерти не перестанут преследовать меня. Младший, кого я больше всего любил, горше всего меня оскорбит».

Ричард неоднократно рассказывал историю о своей отдаленной бабке — ее применяли и к матери его Алиеноре Аквитанской, графине Анжуйской, «удивительной красоты, но неведомой (очевидно, демонской) породы». Эта дама вызывала подозрения близких тем, что во время мессы никогда не оставалась на момент освящения даров, но уходила тотчас после Евангелия. Однажды, когда по повелению короля четыре рыцаря хотели ее удержать, она, покинув двух своих сыновей, которых держала под плащом справа, улетела в окно с двумя другими, которых держала слева, и больше не возвращалась... «Неудивительно, — замечал рассказывавший это Ричард, — что в такой семье отцы и дети, а также братья не перестают преследовать друг друга, потому что мы все идем от дьявола к дьяволу». «Разве ты не знаешь, — спрашивал будто бы у того же Геральда принц Жоффруа, — что взаимная ненависть как бы врождена нам? В нашей семье никто не любит другого».

Большинство видений и предчувствий в хронике Геральда относится к королю Генриху и лишь косвенно затрагивает его сыновей. Вся энергия гнева и сарказма этих эпизодов относится к автору кларендонских постановлений[6] и убийце Фомы Кентерберийского. «Но какова может быть судьба сыновей такого отца?» — вопрошает Геральд.

Лично к Ричарду отношение Геральда исполнено осторожности и даже пиетета. Ни при каких обстоятельствах не забывает он, как в 1187 году «ради отмщения Христовой обиды король принял знак креста, подав тем всем заальпийским народам пример великодушной смелости». Портрет Ричарда, который он чертит в момент его смерти, сделан скорее сочувственной рукой. Но ни личные качества, ни блестящие подвиги героя не отклоняют грозных путей семейного рока. «Как со стороны отца, так и со стороны матери, королевы Алиеноры, порочен корень их сыновей, и потому, зная их происхождение, да не удивится читатель их злополучному концу», — пишет Геральд.

Закон наследственности, который получил зловещую форму в вещаниях святых Бернарда и Фомы, мог бы, однако, если отталкиваться от вещей более трезвых, нежели умозаключения привидений, обусловить весьма благоприятные предсказания в отношении семьи Плантагенетов.

Эта семья, смешавшая в себе много сильных и разнообразных кровей германского севера и романского юга, соединившая суровую душу скандинавских скал, сложную жизнь пиренейско-атлантической страны и веселье лазурных берегов Прованса, бывшая наследницей разных культурных традиций, была исключительно энергична и талантлива. Все известные нам предки короля Ричарда — были личностями яркими; при этом они все были хорошо развиты физически. Впрочем, они не дали ни одного образа высшей человеческой красоты, какие, например, знала хотя бы в Людовике IX Святом семья Капетингов.