Эпоха крестовых походов и ее герои

Сразу же, однако, возникли сложные и трудные вопросы: как управлять Святым городом и как сохранить власть в Палестине? Самый блестящий из вождей ополчения Боэмунд не предъявлял притязаний на Иерусалим, который представлялся малодоходной, хотя и почетной добычей. Но антиохийский князь не мог допустить, чтобы ею завладел его соперник Раймунд Тулузский. Этому противилась и Византия. Боэмунду, по-видимому, принадлежит ненадолго осуществившийся план сделать из Иерусалима нечто вроде духовной сеньории с патриархом (им избран Арнульф, прибывший в Палестину в качестве капеллана при Роберте Нормандском) во главе и с светским фогтом, «бароном Гроба Господня» при нем. Это место предоставили честному и непритязательному герцогу Нижней Лотарингии Годфриду.

То, что отпечатлелось в ближайших к событиям мемуарах Первого крестового похода, и то, что «прозвучало» в более поздних песнях и вошло в хроники второго и третьего поколения (таковы хроники Альберта Аахенского и Гильома Тирского), сильно расходится в изображении происшедшего. Боэмунд для итальянского анонима, Балдуин для Фульхерия, Раймунд Тулузский для Раймунда Агильского стоят на первом плане исторической сцены. Пройдет одно поколение — и рядом с ними, и даже выше их, уже в событиях, предшествовавших взятию Иерусалима, выдвигается фигура Годфрида Бульонского. Хроника Альберта сосредоточивает вокруг него всю иерусалимскую эпопею: «Начинается книга экспедиции в Иерусалим-город, где рассказаны славные деяния герцога Годфрида, чьим рвением и трудами Святой город возвращен христианам». Нетрудно найти объяснение этому: между Альбертом и его предшественниками лег факт огромного значения — образования Иерусалимского королевства. Царствовавшая уже несколько поколений династия поощряла сказания, озарявшие славой ее начало. Еще шаг — и мы попадаем в волшебный круг саги о «Рыцаря Лебедя[61]», которая стала фамильной сагой Бульонского дома.

То, что Годфрид стал героем крестоносных сказаний, определилось не только влиянием правящей в Иерусалиме династии. «Площади французских городов и дворы французских замков звенели песнями о героях каролингского цикла[62], когда пришел день крестового похода, — говорит Гастон Парис[63]. — Так можно ли думать, что вдохновение труверов осталось безмолвным перед лицом западного рыцарства, которое поднялось, нашивая крест на свои одежды, увлекая за собою население юга и севера, которое увидело Константинополь, прошло Малую Азию и водрузило христианское знамя у ворот Гроба Господня?..» Немало сказаний и песен слагалось о князьях, доблестно бившихся в Палестине, и многие из них были прославлены, но особенно выделяется образ барона, который на пути в Святой город ни разу не запятнал себя личными исканиями и после ухода большинства крестоносцев встал на страже Гроба Господня.

В один из последних дней августа 1100 года, когда корабли отбывавших в Европу крестоносцев поднимали паруса и происходило прощанье с остающимися (в этот день было положено оружие; отъезжавшие и оставляемые держали пальмы в руках), Готфрид произнес им прощальное напутствие: «Храните память обо мне; напоминайте братьям-христианам, чтобы они не колебались идти к Гробу Господню; не забывайте о Святой земле, о нас, остающихся в изгнании». С этого дня начинается легенда о нем.

Если для пизанцев, генуэзцев, венецианцев Палестина скоро станет прозаической реальностью, то для заальпийских европейцев страна, где было так много пережито и много достигнуто, останется как прежде — и даже более, чем прежде, — краем чудес. Но они будут знать, что в этой далекой святой стране правит князь, который один оказался достоин иерусалимской короны, но отверг ее[64].

Глава III Движение на Средиземном море

Не подлежит сомнению, — говорит историк Адольф Шayбe[65], изучавший экономические вопросы Средневековья, — что среди разнообразных побуждений, вызвавших к жизни великое крестоносное движение, коммерческие интересы не играли никакой роли». Но если действительно не они создали крестовые походы, то, наоборот, крестовые походы оказали могущественное влияние на торговое развитие средиземноморских народов. Можно сказать больше: торгово-промышленное движение стало составляющей частью крестоносного. Без него было бы невозможным закрепление на столь долгое время латинских завоеваний на мусульманском Востоке.

Для нового населения Палестины не могли служить постоянной связью с родиной те сухопутные дороги, по которым шел Первый крестовый поход, как бы ни были они освящены именами Готфрида Бульонского и Карла Великого. Путем повседневных и частых сношений могло сделаться только море. Деятельным посредником на морском пути стали итальянские и позже города французского юга. Когда впоследствии, в годы разочарования и усталости, великий исход Запада стал представляться бесцельным порывом, в торговле можно было все-таки увидеть его прочные результаты.