Эпоха мертворожденных

Можно, конечно, и возгордиться от его восторга. Но, действительно, что-то щелкнуло во мне сегодняшней ночью, словно некий загадочный датчик сработал. Пришла совершенно четкая внутренняя уверенность, что все срастется — они не заметят и войдут в мешок. Не знаю, каким макаром, но я это не просто чувствовал, а определенно, совершенно точно — знал.

И волноваться мне теперь уже не о чем. Достаточно первого залпа. Люди свою задачу не только выучили, но и осознали. Залп решает все. Решает главную дилемму — жить нам или нет. После него — можно спокойно уходить с перевала. Тут уже не проедешь, даже без нас. Никак.

Судьба, естественно, свою жатву снимет — упираться придется. Без команды Буслаева никто с места не двинется. И кому суждено навсегда остаться в снежном месиве траншей — сегодня уйдут, это — без вопросов. Но сама задача будет выполнена, по-любому. Уверен!

Ровно в девять ноль-ноль (они, что — по часам проводку колонн делают?) одна машина разграждения отвалила в сторону и, прополыхав хлопушками противопехоток, встала в полутора десятках метров от заснеженной кормы монумента. Головной отряд двинулся вперед.

Впереди — трал, за ним немецкий красавец и машина прикрытия танков. С начальственным видом тронулась импортная КШМ с коронованным петухом[81] на борту. Следом, поочередно, три грузовика с пехотой и три БТРа с опознавательными «вилами». На бронетранспортерах сидело по шесть-семь человек. Культовые «мазепинки» на головах свидетельствовали лучше любых транспарантов — «сичови стрильци». Замыкали колонну «АМВшка», с задранными вверх угловатыми трубами спаренного миномета, чешская штабная машина и серьезно обвешанная защитными элементами «Тварына».

Попал Степаныч, шо кур — во щи. Считай, три навороченных танка, три броника, минометная самоходка, рота пехоты и отдельный взвод эсэсовской разведки. Предполагали, конечно, что может быть усиленный дозор, но не до такой же степени.

Внизу, в километре от развилки и метрах в двухстах от вытянувшейся по дороге бронегруппы, прямо посреди поля стала разворачиваться батарея САУшек. Судя по колесному шасси — «Зюзи».[82] Ясно, что за вторая «КШМка» поперла прицепом с разведкой. Теперь Колодию — только держись! Стоит арт-наводке доехать до места, эти шесть дур всю станцию в гравий перемолотят.

«Леопард», проехав метров двадцать, внезапно остановился, повел длинным стволом вверх и вправо и вдруг оглушительно плюнул из дула большим, ярко-оранжевым огненным шаром, как показалось в окуляр, прямо мне в морду.

Все трое, прислушиваясь в полумраке КП, развернули лица друг к другу. Над головой мощно громыхнуло. Еще не начал вертеть трубой, как позади танка зашлась в истеричном визге «Лёля». Густая и стремительная пара пунктиров, словно бегущий карьерный заряд, смели взрывами деревья по левую сторону от дороги, на вершине бугра. Где-то в этом секторе наблюдательный пост Пети Штейнберга. Как хреново, со старта…

Добровольческий взвод, не слезая с брони, длинными веерами зачастил по промоинам по обе стороны верха дороги. Два БТР, вторя хору, затукали крупнокалиберными. Коротко и страшно захлопал в ладоши миномет…

Боковым зрением заметил, как по-деловому, тихо, быстро и обильно — конкретно, одним словом — обоссался сидевший в углу у входа Виталик. Закушенный зубами рукав ватника и переполненные безумием глаза. Если он сейчас вскочит и побежит — произойдет катастрофа. Давать распоряжения нет времени, да и глупо. Сместился на шаг, цепко ухватил его пятерней за шиворот, рванув на себя, зацепил второй за ремень и, что мусорный мешок, зашвырнул пацаненка на спальник в нишу. Жук придушенно заскулил, но орать не стал. Спасибо и на этом.

Связисты молча ждали моей команды. Зря я вчера погнал на спецов. Эти-то — настоящие. Ни тени растерянности — напряжены и готовы. Волки!

— Присмотрите. Чуть не сорвался, гаденыш…

Докрутив, кинул в стереотрубу взгляд на место разрыва. Холм на нашей, правой стороне, у самого верха. Воронка метров на сто ниже и шагов на двести правее засады Жихаря и Денатуратыча. Позиции их группы сектора «С» еще ближе к брусчатке. В месте, куда ударил танк, никого из наших быть не могло.

Как обстрел начался, так внезапно и прекратился. Трал как ни в чем не бывало закашлял дизелем вверх по склону. Следом двинулась остальная техника дозора.

— Вызывай Террикон, — пришла, Костя, твоя пора.

— Есть Террикон!

— Террикон! Я — Дубрава-Один!

Насколько, оказывается, непривычно связь держать по телефону, а не по родным «сто сорок восьмым»!

В трубе чугунными ядрами зарокотали знакомые басы Богданыча:

— Шо у тэбэ за стрилянына, сынку?

— Цэ клятым москалям нэрвы та стийкисть шлунку на обсирон пэрэвырялы.

— И як?

— Та нэма тут никого, батько.

— Гарно.

— Надо выйти и встретить хлопцев… — Ну, сейчас Колода заартачится! Я его, конечно, понимаю, но вот только Кобеняку самому с такой элитной ордой не управиться. Ничего! Для тебя, Богданыч, есть волшебное словечко. Сейчас ты у меня ужом завьешься.

— Поглянэмо…

— Нечего глядеть. Без тебя свадьбы не будет. Внизу шесть «зюзек» разворачиваются. Один твой шафер — с буссолью.[83]