Эпоха надзорного капитализма. Битва за человеческое будущее на новых рубежах власти

15. Неведение: Оно остается одним из очевидных объяснений. Надзорные капиталисты доминируют в аномальном разделении знания, в рамках которого они знают то, чего мы знать не можем, в то же время имея веские причины скрывать свои намерения и практики, действуя тайно, за кулисами. Невозможно понять то, что было создано втайне и изначально задумано как нечто невразумительное. Эти системы предназначены для того, чтобы заманить нас в ловушку, пользуясь нашими уязвимостями, порожденными асимметричным разделением знания и усиленными нехваткой у нас времени, ресурсов и поддержки.

16. Скорость: Надзорный капитализм прошел дистанцию от своего изобретения до доминирования за рекордно короткое время. Это отражает его способность привлекать капитал и его законы движения, но также является результатом вполне конкретной стратегии, в рамках которой быстроту действий сознательно используют для того, чтобы парализовать понимание и заморозить сопротивление, одновременно отвлекая нас немедленным удовлетворением. Благодаря молниеносности своих действий надзорный капитализм опережает демократию и саму нашу способность понять происходящее и представить последствия. Эта стратегия заимствована из обширного наследия политических и военных подходов к скорости как форме насилия, в самое последнее время ставших известными как «шок и трепет»[892].

Эти шестнадцать ответов позволяют предположить, что за почти два десятилетия, прошедшие с момента изобретения надзорного капитализма, существующие законы, в основном сфокусированные на неприкосновенности частной жизни и антимонопольном законодательстве, оказались недостаточными, чтобы нарушить его рост. Нам нужны законы, которые отвергают основополагающую легитимность деклараций надзорного капитализма и останавливают его основные операции, включая незаконную оцифровку человеческого опыта в качестве поведенческих данных; использование поведенческого излишка в качестве свободно доступного сырья; крайне высокую концентрацию новых средств производства; изготовление прогнозных продуктов; торговлю поведенческими фьючерсами; использование прогнозных продуктов для операций третьего порядка – изменения поведения, влияния на него и контроля над ним; работу средств изменения поведения; накопление эксклюзивных частных запасов знания (теневой текст); и власть, которую дает такая концентрация знания.

Отказ от этих новых институтов надзорного капитала и от деклараций, на которых они построены, будет означать отказ со стороны общества от согласия с целями и методами надзорного капитализма, подобно тому как раньше мы уже отозвали согласие на антисоциальные и антидемократические методы дикого промышленного капитализма, исправив баланс сил между работодателями и работниками путем признания прав работников на коллективные переговоры, запретов на использование детского труда, на опасные условия труда, чрезмерную продолжительность рабочего времени и т. д.

Отзыв согласия принимает две широкие формы, и это различие будет полезно, когда мы перейдем к части III. Первая – это то, что я называю контрдекларацией. Это оборонительные меры, такие как шифрование и другие инструменты защиты конфиденциальности, или доводы в пользу «собственности на данные». Такие меры могут быть эффективными в конкретных ситуациях, но они оставляют противостоящие им факты нетронутыми, признавая их устойчивость и тем самым парадоксальным образом укрепляя их легитимность. Если я, например, «отказываюсь» от отслеживания, это касается только меня и мои действия не бросают вызов самой практике отслеживания и не изменяют ее. Второй способ выразить несогласие я называю синтетической декларацией. Если декларация – это «шах», то контрдекларация – «мат», а синтетическая декларация меняет саму игру. Он утверждает альтернативный взгляд, который трансформирует противостоящие факты. Контрдекларация помогает выиграть время и сделать жизнь более сносной, но только синтетическое альтернативное видение изменит дикий надзорный капитализм в пользу цифрового будущего, которое мы сможем назвать своим домом.

В качестве иллюстрации этих двух форм несогласия я обращусь к истории Берлинской стены. С 1961 по начало 1980-х годов отважные жители Восточного Берлина проложили сквозь песчаный грунт под городом семьдесят один тоннель, что позволило нескольким сотням горожан бежать в Западный Берлин[893]. Эти тоннели – свидетельство необходимости контрдеклараций, но они не разрушили ни стену, ни власть, стоявшую за ней.

Синтетическая декларация набирала силу в течение десятилетий, но ее полного выражения пришлось ждать до полуночи 9 ноября 1989 года, когда Харальд Ягер, старший офицер, дежуривший той ночью на пропускном пункте на улице Борнхольмер, отдал приказ открыть ворота и двадцать тысяч человек хлынули за стену в Западный Берлин. Один историк так описывал эти события: