Эпоха надзорного капитализма. Битва за человеческое будущее на новых рубежах власти

В стиле, напоминающем критику «старых законов» Ларри Пейджем, Пентленд не менее решительно отвергает целый ряд концепций и представлений, унаследованных от Просвещения и политической экономии. Пентленд настаивает на том, что «старые» социальные категории статуса, класса, образования, расы, пола и поколения устарели и так же неадекватны, как системы энергетики, продовольственного обеспечения и водоснабжения, которые он собирается заменить на новые. Эти категории описывают общества через призму истории, власти и политики, но Пентленд предпочитает обществам «населения», значениям и смыслам – «статистические показатели», закону – «расчеты». Он усматривает «расслоение населения», не по линиям расы, доходов, рода занятий или пола, а по «моделями поведения», которые создают «поведенческие подгруппы» и новую «демографию поведения», которая может предсказать болезнь, финансовый риск, потребительские предпочтения и политические взгляды «в 5–10 раз точнее» стандартных мер[1090].

Возникает настоятельный вопрос о том, как заставить самих людей в этих системах участвовать в предложенном плане. Его ответы лежат не в сфере убеждения или образования, а в сфере поведенческой модификации. Он говорит, что нам нужны «новые прогностические теории принятия решений человеком», а также «разработка механизма стимулирования» – нечто напоминающее «графики подкрепления» Скиннера. Что же до вопроса о том, как заставить людей следовать плану, Пентленд предлагает принцип «социального влияния». Он объясняет механизмы, с помощью которых можно направить миллионы людей в сторону гарантированных результатов в виде безопасности, стабильности и эффективности. Он ссылается на свои собственные исследования, в которых «проблемы промышленности и правительства» в значительной степени объясняются закономерностями передачи информации, особенно того, как люди влияют друг на друга и подражают друг другу.

Понятие социального влияния – важная часть схемы Пентленда, предвосхищающая многое из того, что нас ждет впереди. Пентленд понимает, что Большой Другой – это не только архитектура мониторинга и контроля. Инструментарий и потоки данных Большого Другого также делают людей видимыми друг для друга, от новостей о вашем завтраке до людских потоков в городах. Еще в 2011 году Пентленд восторгался: «Новые революционные <…> инфраструктуры позволяют нам взглянуть с высоты Бога на самих себя»[1091]. Цель – компьютеризированное общество, где наша взаимная видимость становится привычной средой, где мы подстраиваемся друг к другу, создавая основанные на подражании социальные закономерности, которыми можно манипулировать, чтобы добиться слияния, как и предполагает логика машинного улья.

Что касается стимулов, Пентленд обрисовывает в общих чертах принцип «социальной эффективности», который состоит в том, что участие должно идти на пользу как отдельному человеку, так и системе в целом[1092]. Подразумевается, что ради этого целого каждый из нас полностью отдастся измеренной вдоль и поперек жизни инструментарного порядка. Звуча точь-в-точь как Эрик Шмидт и Ларри Пейдж с их вкрадчивыми обещаниями всезнающего упреждающего волшебства Google, Пентленд утверждает, что то, что мы можем потерять, более чем компенсируется социальным вознаграждением в виде эффективных корпораций и правительств и индивидуальным вознаграждением, которое просто волшебно. Он напрямую взывает к трудностям второго модерна: