Эпоха надзорного капитализма. Битва за человеческое будущее на новых рубежах власти

Скиннер жаждал вычислительных возможностей, которые способствовали бы совершенствованию поведенческого прогнозирования и контроля, позволяя идеальному знанию вытеснить политику в качестве средства коллективного принятия решений. Несмотря на свои доцифровые ограничения, Скиннер легко сумел осмыслить необходимое требование для спасения человеческого рода как новую «коммунальную науку». Как объясняет Фрейзер, «мы почти ничего не знаем об особых возможностях группы <…> отдельный человек, каким бы выдающимся он ни был <…> не способен мыслить достаточно широко»[1105].

Бесперебойное действие системы не оставляет места для недостаточно продуманных или случайных исходов, и Скиннер рассматривал созидательные, но часто непростые конфликты, характерные для политики, особенно демократической, как источник трений, которые угрожают рациональной эффективности сообщества как единого, выполняющего самые высшие функции «суперорганизма». Он сожалеет о нашей склонности пытаться менять ситуацию с помощью «политических действий» и приветствует то, что он считает повсеместной утратой веры в демократию. Во «Втором Уолдене» Фрейзер настаивает: «мне не нравится деспотизм невежества. Мне не нравится деспотизм наплевательства, безответственности, даже деспотизм случайности. И мне не нравится деспотизм демократии!»[1106]

Капитализм и социализм в равной мере запятнаны своим общим упором на экономический рост, порождающий чрезмерное потребление и загрязнение. Скиннер заинтригован китайской системой, но отвергает ее на том основании, что любые попытки обратить в нее Запад потребуют кровавой революции. «К счастью, – заключает Скиннер в предисловии ко „Второму Уолдену“, – есть еще одна возможность». Эта возможность – скиннеровская версия бихевиористского общества, которая позволяет «избежать политических действий». Во «Втором Уолдене» политику заменяет «планирование», за которое отвечает «неконкурентная» группа «плановиков», отказавшихся от власти в пользу бесстрастного управления графиками подкрепления, нацеленными на большее благо[1107]. Плановики осуществляют уникальный контроль над обществом, но «только потому, что этот контроль необходим для правильного функционирования сообщества»[1108].

Как и Скиннер, Пентленд утверждает, что подсчеты с неизбежностью заменят политику в качестве основы инструментарного правления. Преданность Пентленда той идее, что машины определенности вытеснят более ранние формы правления, напоминает энтузиазм Наделлы относительно людей и отношений как «объектов в облаке». «Наличие математической, прогностической общественной науки, включающей в себя индивидуальные различия и отношения между людьми, – пишет Пентленд, – дает нам возможность кардинально изменить то, как государственные чиновники, руководители в сфере производства и простые граждане мыслят и действуют»[1109].

Пентленд обеспокоен тем, что наши политико-экономические конструкты, такие как «рынок» и «класс», родом из старого, медленного мира XVIII и XIX веков. Новый «сверхскоростной, гиперсвязанный мир» не оставляет времени для рациональных размышлений, переговоров лицом к лицу и компромиссов, характеризовавших социальную среду, в которой возникли подобные политические концепции:

Мы больше не можем мыслить о себе как об отдельных индивидах, принимающих тщательно продуманные решения; мы должны учитывать динамические социальные эффекты, которые влияют на наши индивидуальные решения и являются движущей силой экономических пузырей, политических революций и интернет-экономики[1110].

Стремительность процессов инструментарного общества не оставляет нам времени на то, чтобы установить ориентиры, и эта стремительность возводится здесь в ранг морального императива, требующего от нас отказаться от индивидуального выбора в пользу автоматизированных систем, которые смогут идти в ногу со временем, быстро оценивать ситуацию и навязывать правильные ответы ради большего блага. Политике нет места в инструментарном обществе, потому что политика означает установление и утверждение наших ориентиров. Индивидуальные моральные и политические ориентиры – это источники трения, которые приводят к напрасным потерям драгоценного времени и отвлекают поведение от слияния в единый поток.