Эпоха Обамы

После этого сын ливийского лидера Саиф Каддафи попытался образумить подданных. Вину за кровопролитие он возложил на «оппозиционные элементы, живущие за рубежом», но объяснил, что в Ливии бархатной революции не выйдет и протестное движение обернется в итоге гражданской войной. Мятежников он назвал «иностранными наймитами, пьяницами, бандитами и наркоманами» и пообещал сражаться с ними «до последнего солдата, до последней минуты, до последнего патрона». «Путаная речь младшего Каддафи, – отметил The Economist, – стала лучшим доказательством того, что власть больше не контролирует ситуацию в стране»[501]. Против восставших были брошены элитные части, сохранившие верность режиму, и отряды наемников из африканских стран (Чада, Нигера, Гвинеи, Туниса). В ответ племенной лидер Акрам аль-Варфалли, контролировавший территорию на подступах к ливийской столице, пригрозил перекрыть главный нефтепровод страны (это заявление вызвало резкий скачок мировых цен на нефть). Конечно, оппозиционерам не хватало знаковой фигуры – молодого энергичного политика, такого, каким был сам Муаммар Каддафи 40 лет назад, когда он бросил вызов правящему в Ливии королю Идрису I.

Лидер ливийской революции изо всех сил цеплялся за власть. Политологи утверждали, что в отличие от таких прагматичных правителей, как Мубарак и Бен Али, он настолько же иррационален, как и противостоящая ему народная стихия. Стоило только посмотреть на его выступление в полуразрушенном здании казармы: Каддафи, одетый в традиционный бедуинский бурнус, полузакрыв глаза и слегка раскачиваясь, стоял за небольшой трибуной и рассуждал о том, что его отставка невозможна даже теоретически. «С поста лидера революции можно уйти только в мученики, – говорил он. – Моими усилиями Ливия стала центром арабского и исламского мира, Африки и Латинской Америки, и я никуда не уйду». Создатель джамахирии проклинал врагов, в число которых попали «собаки-журналисты», «сепаратисты», «пьяницы», «наркоманы», ЦРУ, НАТО, Великобритания, Израиль, исламисты, агенты Бен Ладена, ну и, разумеется, ливийские «крысы и тараканы», требующие его отстранения от власти. Все эти маниакальные заявления и жесткие действия Каддафи делали его воплощением «порочных режимов», с которыми сражалась арабская улица.

Конечно, ливийская толпа сильно отличалась от египетской или тунисской. Ливия – государство, ключевую роль в котором играли кланы и племена. Для них уличные бои намного органичнее мирных «бархатных» выступлений. «Если сравнивать ближневосточные события с революциями в Восточной Европе, – писал немецкий журнал Der Spiegel, – в Ливии, скорее всего, реализуется румынский сценарий, когда в результате кровопролитного восстания диктатор Николае Чаушеску был расстрелян своими подданными»[502]. Правда, как говорили на Западе, напоследок «безумный полковник» может громко хлопнуть дверью, взорвав нефтепроводы или даже применив химическое оружие.

Не меньшее удивление, чем восстание в Ливии, у экспертов вызвали волнения в королевстве Бахрейн. Самое крошечное арабское государство, в котором проживало не более миллиона граждан, считалось одним из финансовых центров исламского мира и крупным экспортером углеводородов. Правящая элита запросто могла откупиться от мятежников и ей незачем было применять силу. Поэтому когда представителей оппозиции, собравшихся на Жемчужной площади Манамы (столица Бахрейна) разогнали с помощью дубинок и слезоточивого газа, это вызвало гневную отповедь со стороны американского Госдепа.

Вашингтону было за что беспокоиться. В Бахрейне находилась база Пятого флота ВМС США, который играл ключевую роль в военных действиях в Ираке и Афганистане и считался главным инструментом сдерживания Ирана. И если бы монархия была свергнута, Америке пришлось бы несладко. Ведь суннитской королевской династии Аль-Халифа, которая правит в стране с XVIII века и традиционно ориентируется на Саудовскую Аравию, противостояло шиитское проиранское большинство, составляющее в Бахрейне 70 % населения. Оппозиционеры требовали ввести выборы главы правительства, изменить конституцию и расширить политические права шиитов.