Маркс также утверждал, что финансовое разделение труда стоит за «возникновением» государства. Государство предлагает общую жизнь, которая на самом деле носит иллюзорный характер. Семья и классы существуют и дают ту или иную идентичность, но «оказывается, что все схватки внутри государства, борьба между демократией, аристократией и монархией, борьба за право голоса и т. д. и т. п. суть просто иллюзорные формы, за которыми стоят реальные схватки разных классов друг с другом». Политическая жизнь служит лишь прикрытием для «реальных схваток», основанных на разделении труда и частной собственности, а это еще одна причина отчуждения. Это породило знаменитый пассаж Маркса о «господствующих идеях» в обществе: идеи правящего класса являются в любую эпоху господствующими, т. е. класс, который является главной
Однако разве «Капитал» писался для того, чтобы стать сухим учебником? Нет. «Рабочие, никогда не читавшие “Капитал”, тем не менее могут верить, что их ощущение, как будто их эксплуатируют, подкреплено наукой».[381]
По мнению Энгельса, «Капитал» призван был стать для рабочих Библией, стать средством разжигания революции. И в итоге эта книга выполнила свое предназначение.Сталь, молот и камень
Взяв в свои руки власть в 1918 году, большевистские вожди сразу же приступили к устранению из российской жизни организованной религии. Они сначала попытались заменить юлианский календарь грегорианским, чтобы людям труднее было следить за чередой праздников Православной церкви. Они также создали такой график рабочих дней, который неизбежно находился в конфликте с религиозными праздниками, а в конечном счете заменили семидневную неделю шестидневной: пять рабочих дней, а шестой выходной. Так они фактически устранили воскресный день, чтобы помешать верующим посещать воскресное богослужение.[382]
В 1920-х годах коммунистическая партия создала Союз воинствующих безбожников, который должен был распространять марксистско-ленинское учение, получившее название «научный атеизм». «В общих чертах научный атеизм соединял в себе веру в социалистическую утопию с нравственной обязанностью проповедовать атеизм и обращать людей в эту веру. Союз воинствующих безбожников был призван распространять этику научного атеизма в качестве альтернативы нравственным учениям популярных богословских систем. Сторонники атеизма утверждали, что религия порождает, если воспользоваться выражением Ницше, «мораль рабов», которая приучает верующего ошибочно считать пассивность нравственным добром.[383]
Для этого Союз создал свои атеистические местные «ячейки», систему, которая позволяла сельским жителям узнать об атеизме и обмане религии. Стало выходить и периодическое издание атеистов «Безбожник».Пятилетний план антирелигиозной пропаганды, принятый в 1932, предусматривал в итоге создание одного миллиона таких ячеек, так что их число превышало число бывших приходов в шестьдесят раз. Количество действующих храмов Русской православной церкви сократилось с 54 тысяч (1914) до 39 тысяч (1928), а затем дошло до 4200 (1941). Под ударом оказалось не только христианство: если в 1922 году насчитывалось 220 мусульманских союзов, то спустя пять лет их осталось уже только семь. Недавно пришедшие к власти коммунисты особенно ненавидели сверхъестественный элемент религии. Марксизм-ленинизм претендовал на исключительное обладание истиной, так что религию сменили «священные» тексты, которые для коммунистов имели статус божественного откровения, поэтому в центре этой системы верований оказались экономические отношения и обмен.
К научному атеизму мы еще вскоре вернемся, но сначала нам следует вспомнить о Ницше, потому что, как показали недавние исследования, в первые годы советской власти влияние немецкого философа в интеллектуальной, социальной и политической сферах было почти так же сильно, как влияние Маркса, Энгельса и Ленина. Выдающаяся исследовательница этого влияния, Бернис Глейзер Розенталь, профессор истории Фордемского университета, утверждает, что, хотя при советской власти на протяжении большинства лет ее существования «имя Ницше не упоминалось или, если упоминалось, то лишь уничижительно», и несмотря на то, что с 1920 года его книги были изъяты из публичных библиотек, кое-где они оставались, а их частные экземпляры передавались из рук в руки, что позже, ближе к концу столетия, стало традицией в Восточной Европе.[384]