Эпоха пустоты. Как люди начали жить без Бога, чем заменили религию и что из всего этого вышло

На самом деле «мистический анархизм» был просто политизированной версией дионисизма, где ценились и разрушение, и творчество, а потому он явно обладал ницшеанским характером. Однако, по словам Розенталь, Иванов отвергал «волю к власти» Ницше, вместо этого он говорил о безвластии, о новом обществе, где никакой человек не управляет другими. «Здесь нет господства и подчинения. Общество будут скреплять внутренние невидимые узы любви, мифа и жертвы». Иванов не отвергал христианство целиком, но считал, что его надо где-то восполнить, а где-то заменить на нечто иное. Например, на смену христианской церкви должен прийти дионисийский театр, а догму должен заменить «внутренний опыт». В древнем дионисийском театре, говорил он, не было зрителей – каждый присутствующий принимал участие в «оргии действия», которая становилась «очистительной оргией». «Хор был там мистической вещью, воплощением «соборности», где участники отбрасывали то, что их разделяет, чтобы достичь «живого союза», который Иванов мечтал распространить на общество в целом. Именно такой хор, а не созданная недавно Дума, был аутентичным голосом народа». Иванов утверждал, что театр, направленный на бессознательное и «забывающий себя» в «мистическом экстазе», будет формировать «неэгоистичную и общинную душу, которая нужна обществу, свободному от принуждения».

Дионисийский театр не стал популярным, как на то надеялись Иванов и другие, хотя люди говорили о «воле театра» и появились дионисийские театры-кафе, где не было сцены и где проходили эксперименты по взаимодействию автора с присутствующими. Позже Иванов пришел к выводу, что «Дионис в России опасен».

Лев Шестов прославился своими книгами, в которых содержались новые интерпретации Достоевского, Толстого и Ницше. Его ключевой идеей было то, что мы должны «бороться с богом». Он имел в виду следующее: не следует принимать догмы без их тщательного исследования, а иногда от них надо отказаться совершенно; аналогичным образом он нападал на философские системы (включая христианство), поскольку, как он говорил, они отражают попытку насильно придать несуществующее единство миру и, что главное, скрыть от нас ужасы жизни (чего не было у Достоевского и Ницше, но что было у Толстого). Шестов не верил в утопию и не верил в единство людей – страдание, говорил он, всегда индивидуально, а потому (в то время такой вывод мог возмущать людей) философия должна отказаться от поиска вечных истин, а вместо этого «учить людей жить с неопределенностью».[389]

Николай Бердяев говорил о творческой религии, впервые представленной в его книге «Смысл творчества» (1916). Здесь он утверждал, что творческий опыт есть новый тип опыта и что «творческий экстаз» есть «вторжение в иной мир». Творчество для Бердяева было наивысшим актом свободы и таким актом, в котором человек в итоге освобождается от бога или от Христа. Творчество, свобода и личность были для него чем-то вроде постхристианской троицы, и все три эти понятия включали в себя жертву и страдание. «Формальная свобода», как он ее называл, свобода политическая пуста и носит негативный характер в отличие от творчества, позитивной свободы. В новом мире ««жить в опасности» будет добродетелью, а жить в красоте – заповедью… красота – великая сила, и она спасет мир».[390]

Ницшеанские марксисты – это выражение создал американский философ Джордж Клайн – презирали как буржуазную, так и христианскую мораль. По словам философа, они также обладали «страстной волей к будущему», что включало в себя «готовность видеть в живущих людях просто орудия или средства для достижения будущих целей, которым можно подчинить их благополучие или даже жизнь, если цель того требует». Александр Богданов считал, что в подлинно научном обществе люди будут следовать «нормам целесообразности» добровольно, как инженер следует определенным нормам, проектируя мост. Эти нормы будут отражать ценности «нового общества», такие как труд, равенство, коллективизм и «товарищеское сотрудничество». Богданов создал перечень «Десяти норм целесообразности», который призван был заменить древние Десять заповедей. Среди них были следующие:

1. Не должно быть стадного инстинкта.

5. Не должно быть абсолютных норм.

6. Не должно быть инерции.

7. Не следует нарушать чистоту цели.

Он противопоставлял «творчеству» «инерцию», поскольку его беспокоила критика социализма со стороны Ницше, который считал социализм, как и христианство, «моралью рабов».[391]

План: идеал «впереди» вместо идеала «выше». Анатолий Луначарский, Максим Горький, Казимир Малевич