Эпоха пустоты. Как люди начали жить без Бога, чем заменили религию и что из всего этого вышло

«Сколько людей принадлежало к контркультуре, мы никогда не узнаем, – говорит Теодор Роззак, человек, придумавший само название «контркультура» и написавший ее историю. – Быть может, об «участниках контркультуры» вообще говорить не стоит. Контркультура была не столько общественным движением, сколько направлением мысли, мировоззрением, в той или иной степени привлекавшим внимание и симпатии многих и многих. Важно здесь не количество сторонников, а глубина подхода. Никогда еще общественно-политический протест не касался столь глубоких философских проблем, никогда не задавался вопросами, что такое реальность, душевное здоровье, какова цель существования человека на земле».[681]

Основу контркультурного подхода к жизни составили три элемента. Во-первых, новые психотерапевтические техники, которые Роззак называет «техниками внутреннего манипулирования», зачастую требующие работы в терапевтических группах; во-вторых, наркотики как источник альтернативных форм сознания; в-третьих – музыка, рок-н-ролл. Единственная причина, по которой все это относилось к контркультуре, по словам Роззака, в том, что «культура, которой все это противостояло – культура редукционистской науки, враждебного природе индустриализма, корпоративной регламентации жизни, – предлагала слишком узкий и бедный взгляд на жизнь, неспособный воодушевлять и вдохновлять».[682]

Быть может, на первое место стоит поставить именно новый подход к психотерапии. Начался он с идеи, что «до пришествия психоанализа словарь нашего общества был прискорбно беден». В 1960-х годах президент Линдон Джонсон объявил о наступлении эры так называемого Великого общества. Этот проект, основанный на Движении за гражданские права, но касавшийся и других общественных проблем (отношения к женщинам, бедности, загрязнения окружающей среды), был по сути общественно-политическим: предполагалось, что его программы помогут участникам улучшить свою жизнь. Однако многие сторонники контркультуры считали построение нового общества «задачей, прежде всего, не социальной, а психологической». Психотерапевтический подход «работает глубже идеологии, на уровне сознания, стремится преобразить сами основы нашего понимания себя, других, мира вокруг нас».[683]

Сознательность политическая и социальная, по выражению Тимоти Лири, уступила место «сознательности сознания» – всепоглощающему желанию открыть новые типы совместного существования, новые образцы семьи, новые правила секса, новые стили жизни, новые эстетические формы, новые личные идентичности, способные наполнить жизнь новым смыслом.[684] Движение это было, в сущности, антирациональным, антинаучным: оно провозглашало осмысленной только жизнь чувства.

В это время, рассказывает Роззак, в обществе, особенно среди молодежи, распространилось мнение, что и марксизм, и либерализм не оправдали ожиданий, возложенных на них миром, что они оказались скорее частью проблемы, чем ее решением. Кроме того, данные социологических обзоров показывают, что к этому времени 38 процентов американцев не посещали церковь, – иначе говоря, личные переживания духовного характера утратили связь с мейнстримовыми церквами.[685] Приобрела популярность концепция «избыточного подавления», принадлежащая немецкому философу Герберту Маркузе. Некоторое подавление человеческих инстинктов и стремлений, говорил Маркузе, вполне нормально, более того, необходимо любому обществу: без него люди попросту не смогут жить вместе. Избыточное подавление – дело другое: оно возникает там, где его «требует извращенная логика господства». Избыточное подавление – это то, что «определенная личность или социальная группа» навязывает другим, «чтобы сохранить и упрочить свое господство над ними». Из этого для Маркузе, как и для Маркса, следовало, что основное требование, без которого не имеют смысла все остальные – «сокращение рабочего дня», которое даст людям время и свободу жить так, как они хотят. Необходимо отказаться от «логики господства» и принять «иную логику, для которой возможность свободы и радости – аксиома».[686]

Было у Маркузе и представление о трансцендентности, однако отнюдь не религиозной – скорее, исторической. По его мысли, господство, эксплуатация и избыточное подавление существуют в человеческом обществе независимо от исторических периодов и социального строя, поэтому мы и принимаем их как само собой разумеющиеся. Цель свою он видел в том, чтобы преодолеть это положение дел, обнажив политическую, по сути, природу человеческого бытия, победить закономерности которого можно лишь Великим отказом от социального неравенства «во имя радости и свободы» – «великим Да», если говорить, опираясь на «трансцендентальную мудрость» поэзии.[687]