Эпоха сериалов. Как шедевры малого экрана изменили наш мир

Хаус вмешивается в личную жизнь коллег: предсказывает разрыв Кэмерон и Чейза; мешает отношениям Формана и Тринадцатой, испытывая их на прочность, ставя непреодолимые препятствия, заставляя любовников изобретательно выкручиваться и в конце концов добиваясь своего: Тринадцатая убеждается, что Форман слишком похож на Хауса, чтобы быть способным на отношения. Чейз после развода становится донжуаном, меняющим сексуальных партнеров (как Хаус – проституток). Эмбер, максимально похожую на него из всех его коллег, Хаус спроваживает на тот свет, а потом общается с ее, по сути дела, призраком. Тринадцатую Хаус всячески подталкивает к тому, чтобы она сделала анализ на хорею Гентингтона, заставляя ее признать жестокую правду о своем смертельном недуге, лишая надежды и «превращая в себя» (оба они, Хаус и Тринадцатая, неизлечимо больны). Когда она от отчаяния начинает вести рискованный образ жизни, Хаус ее увольняет, а потом заманивает обратно, соблазнив, как и Тауба, загадками. Так же, как и Хаус, она попадает в тюрьму (за то, что подвергла эвтаназии брата, страдавшего от той же болезни, что и она); Хаус обещает ей, что, когда придет ее время, он готов провести для нее эвтаназию.

Печень Уилсона: эмпатия и перверсия

Но перверсивность не чужда и «эмпатическим» коллегам Хауса. Уилсон, который, по словам Хауса, «агонизирует над каждым этическим решением и тратит дни на обдумывание всех возможных аспектов», не задумываясь, подвергает своего друга мучительной процедуре (серия «Сердце Уилсона»), увеличивая силу электрического разряда, пока Хаус не начинает биться в конвульсиях и затем впадает в кому. Уилсон также готов стать объектом, восполняющим нехватку Другого: в серии «Уилсон»⁶⁸ он отдает часть собственной печени для пересадки эмоционально шантажирующему его пациенту; в эпизоде «Хаус против Бога» вступает в сексуальную связь с умирающей пациенткой, чтобы утешить ее.

Кэмерон, собираясь выйти замуж за Чейза, шокирует его заявлением, что хранит замороженную сперму своего первого, умершего от рака мужа. Она считает, что такого рода «страховка» на случай неудачи ее брака с Чейзом – абсолютно логичный и обоснованный шаг, все равно что застраховать квартиру на случай пожара; сперма первого мужа – биологический сверхценный объект-фетиш, отменяющий символическое (т. е. основанное на нехватке, «неудаче») измерение брака (и символический аспект отцовства). Кэмерон, которая считается «теплым», «коммуникативным», «эмпатичным» врачом, свойствен моральный ригоризм («безумный моральный компас»), она неумолима в своем решении бросить Чейза, выносит жесткие суждения по поводу своих пациентов.

Моралистический, педагогически-перверсивный посыл присутствует в терапии доктора Нолана, точно знающего, в чем нехватка пациента и как ее восполнить; он настаивает на самораскрытии, на том, что Хаус должен говорить о своих чувствах. На этом же настаивает Кадди после своего разрыва с Хаусом (она не в силах справиться с тревогой, которую вызывает в ней ведущий себя «слишком» хладнокровно бывший бойфренд). С ней солидарен Уилсон: прояви чувства, дай себе волю, let it go, и тебе полегчает, говорит он Хаусу. Дело кончается массивным passage à l’acte⁶⁹ – Хаус, разогнавшись на машине, сносит стену дома Кадди, в то время как она находится там с гостями. Ошеломленному Уилсону, свидетелю этой сцены, он бросает на ходу с привычной иронией: «И впрямь полегчало!»⁷⁰

Passage a facte – чистое «нет!», брошенное в лицо Другому; это не ошибочное действие, т. е. сфера бессознательного, а радикальный отказ. Хаус буквально проделывает дыру в Другом и одновременно сам выпадает в эту дыру, не изжив утрату объекта любви, а слившись с ним, как это происходит у меланхоликов (для которых самоубийство будет закономерным passage à l’acte). Въехав в разрушенный дом, он вручает оцепеневшей от шока Кадди щетку для волос (которую она просила вернуть) – это не символический предмет, связанный с воспоминаниями о любви, не письма, не кольцо, не локон, а просто голая в своей материальности вещь, и к ее щетине не пристала ни единая прядка волос возлюбленной.

В последних кадрах серии он бредет по берегу сверкающего океана, один на один с ослепительным агальмическим образом того, что с древности служило символом мирового хаоса, бездны. Океан – это и Другое, нефаллическое, наслаждение, как океан в «Солярисе»; и образ свободной стихии – и Хаус действительно ощущает себя свободным, от отношений, от травмы, причиняемой субъекту языком.

Не в последнюю очередь к этому приводят терапевтические усилия окружения Хауса – целиком на воображаемой оси, где перекрыт доступ к истине желания: чувства, которые «должен» испытывать Хаус, призваны заткнуть нехватку, замаскировать расщепление субъекта; Хаус должен стать «нормальным» и «счастливым». Хаус в ответ одним махом устраняет и барьеры Воображаемого, и координаты Символического, чтобы затронуть границы Реального.