Эпоха сверхновой

Дейви не смог выдержать пристальный взгляд Воана, подобный взгляду Дарта Вейдера. Вздохнув, он отвернулся в сторону.

– Я приглашаю тебя на ужин.

– В Белый дом?

– Да.

Кивнув, Воан молча указал на дверь, и мальчики направились к лестнице. Перед тем как Воан закрыл дверь в свою квартиру, Дейви оглянулся напоследок и заметил, что помимо книг и одеяла в комнате был также необычайно большой глобус. Он стоял в углу – вот почему Дейви не заметил его сразу – и был выше Воана. Его подставка была сделана в виде переплетенных фигур двух древнегреческих богинь – Афины, богини войны и мудрости, и Кассандры, наделенной даром видеть будущее. Вдвоем они держали огромный земной шар.

* * *

Президент и государственный секретарь ужинали в Красном зале, одном из четырех торжественных залов для приемов в Белом доме, в прошлом гостиной, где принимала гостей Первая леди. Приглушенный свет озарял темно-красную с золотыми завитушками атласную обивку стен, два подсвечника XVIII века на каминной полке и секретеры из красного дерева в стиле ампир, придающие помещению загадочную, старинную атмосферу.

Дети ужинали за маленьким круглым мраморным столом напротив камина, одним из лучших образцов мебели в собрании Белого дома. Стол был также из красного дерева, а инкрустированная мраморная столешница держалась на позолоченных бюстах женщин, сидящих за бутылкой виски. Воан ел мало, однако выпить он был не прочь и быстро опустошил один за другим несколько стаканов. Меньше чем за десять минут бутылка практически опустела, и Дейви пришлось попросить еще пару. Воан продолжал пить, но алкоголь, похоже, не оказывал на него никакого действия.

– Ты можешь рассказать о своих родителях? – попробовал завязать разговор Дейви.

– Я их никогда не видел, – холодно ответил Воан.

– Тогда… откуда ты родом?

– С Харт-Айленда.

Какое-то время они ели молча. Слова Воана потрясли Дейви, и он зябко поежился. На Харт-Айленде, небольшом островке напротив Манхэттена, находилось детское кладбище, где в массовых могилах хоронили нежеланных детей наркоманов.

– Означает ли это, что ты…

– Совершенно верно.

– Ты хочешь сказать, тебя положили в продуктовую корзину и оставили там?

– Я был не настолько большим. Меня положили в коробку из-под обуви. Говорят, в тот день оставили восьмерых детей, и я единственный, кто выжил. – Голос Воана оставался абсолютно бесстрастным.

– Кто тебя подобрал?

– Я знаю его под десятком разных имен, но ни одно не является настоящим. Он торговал героином, используя свои собственные разнообразные методы.

– Я… я полагал, ты вырос в библиотеке.

– И это тоже верно, только это была большая библиотека, страницы книг которой написаны деньгами и кровью.

– Бинс! – крикнул Дейви.

В зал вошла глава президентской Администрации, светловолосая девочка с кукольным личиком.

– Зажги больше света!

– Но… Первая леди, принимая гостей, предпочитала неяркое освещение, – возразила Бинс. – Для аристократов она зажигала свечи…

– Я президент, а не первая леди! – сердито воскликнул Дейви. – И ты тоже не первая леди! Терпеть не могу полумрак!

В знак протеста Бинс зажгла в зале весь свет, в том числе софиты, использовавшиеся только во время фотосессий, и стены и ковер вспыхнули ослепительным пурпуром. Дейви почувствовал себя значительно лучше, но он все равно не мог заставить себя взглянуть на Воана. Теперь ему хотелось только того, чтобы ужин поскорее завершился.

Позолоченные бронзовые часы на каминной полке, подаренные в 1952 году французским президентом Венсаном Ориолем, проиграли приятную пасторальную мелодию, сообщив детям о том, что уже поздно. Воан встал и попрощался, и Дейви предложил отвезти его домой, поскольку ему не хотелось, чтобы юный наркоман остался ночевать в Белом доме.

* * *

Президентский лимузин «Линкольн» ехал по притихшей авеню. За рулем сидел Дейви: он остановил мальчика, совмещавшего должности водителя и сотрудника службы безопасности, собравшегося проводить их. Какое-то время они ехали молча, но, когда машина оказалась у мемориала Линкольна, Воан махнул рукой, и Дейви остановился. И тотчас же пожалел об этом. «Это ведь я президент, – подумал он. – С какой стати я должен выполнять его указания?» И все же президент вынужден был признать, что этот мальчик обладает непреодолимым влиянием на него.

Бледный неясный силуэт сидящего Линкольна возвышался над ними в ночной темноте. Юный президент поднял взгляд на голову скульптуры, сожалея о том, что Линкольн не может его видеть, однако великий человек не отрывал взгляда от горизонта, где в небо вонзался шпиль монумента Вашингтона, а дальше в конце Эспланады возвышалась громада Капитолия.

– Когда он умер, – неестественным тоном промолвил Дейви, – Эдвин Стэнтон, тогдашний министр обороны, сказал: «Отныне он принадлежит вечности». Уверен, что после нашей смерти кто-нибудь скажет такое и о нас.

Вместо того чтобы ответить прямо, Воан произнес только:

– Дейви.

– Что? – Дейви был удивлен тем, что Воан произнес его фамилию, поскольку до сих пор он называл его только «господин президент».