Эпоха Вермеера. Загадочный гений Барокко и заря Новейшего времени

История в целом и история искусства в частности – не та область знания, где возможно требовать «встречу у трупа», здесь нет надежды на окончательный и бесспорный результат исследования, каждый новый факт дает повод для ревизии искусствоведческих теорий, а перемены в «духе времени» смещают акценты в представлении о художнике. Наша наука носит не законодательный (как, скажем, физика), а объясняющий характер, и способ объяснений во многом зависит от интерпретатора и той цели, с которой он обращается к работе. Искусство, в котором зритель не может найти ответы на вопросы своей, современной, жизни, становится произведением на мертвом языке, анахронизмом, а Рембрандт и Вермеер – продолжают говорить с нами. И очень интересно наблюдать за тем, какие именно качества их живописи привлекают зрителей в то или иное время.

История искусства во многом является историей взгляда, то есть контекста, в котором зритель воспринимает то или иное произведение[176]. Так, в свое время Вермеер воспринимался как уважаемый художник, известный своими утонченными жанровыми композициями, специализирующийся на дорогих картинах, предметах роскоши в домах коллекционеров-знатоков. В конце XVII века, когда этих коллекционеров и других платежеспособных ценителей живописи в Голландии стало значительно меньше, Вермеер вместе с другими «малыми голландцами» уходит в тень, их эстетика оказывается не вполне понятной и невостребованной (из значительных художников XVIII века, пожалуй, только Жан Батист Симеон Шарден обращался к искусству Голландии, осмысливая жанровые сценки с позиции эпохи Просвещения: как идеал простой жизни и честного труда). В первой половине XIX века, когда господствует романтизм с бурными страстями и титаническими героями, жанровые сцены «золотого века» остаются в тени, здесь на сцену выходит Рембрандт, непокорный гений, с его пронзительным, будоражащим стилем (посмотрите, как на его картине художник стоит перед мольбертом – как тореадор!), сегодня в его работах мы чувствуем звучание экзистенциальной драмы и потому открываемся им навстречу.

Рембрандт. Художник в мастерской. Ок. 1626–1628. Бостонский музей изящных искусств.

И только с приходом реализма[177] они становятся вновь интересны художникам и искусствоведам, они воспринимаются как идеал «эмансипированного» и «светского» искусства, как воплощение демократичной эстетики. Муза Клио вписывает имя Вермеера в свою книгу именно в этот период, и его слава укрепляется в 1880 годы, когда на авансцену выходит поколение зрителей, привыкших к импрессионистическому взгляду, к слегка размытому и точно схваченному образу текучей, эфемерной реальности, даже к эффекту «случайной» композиции, какую мы видим, например, в «Гитаристке» (и какая не характерна для других голландских жанристов).

В течение всего ХХ века в музей приходят люди, привыкшие к эстетике фотографии и кино, им точные композиционные эффекты «кадрирования» в картинах Вермеера кажутся более близкими и понятными (в плане визуального впечатления), чем «театрализованные» работы его современников.

А что можно сказать о нашем взгляде сегодня? Пожалуй, мы привыкли к языку плакатов и мелькающих картинок на веб-страницах, нам важно считать визуальную информацию как можно быстрее, выявить главную мысль с первого взгляда. Привлекательность картин Вермеера можно объяснить и этим: точность коммуникации, эти работы лаконичны и ясны, нашему взгляду не приходится блуждать в переполненных деталями интерьерах, внимание не распыляется между множеством повествовательных элементов. Георгий Пинхасов точно выразил эту мысль, сказав, что другим голландцам свойственна изощренность (sophistication), а нашему герою – простота (simplification), это ясность, энергия и тепло, большая гуманность[178]. Художник точно направляет движение нашего взгляда и мысли, говоря не о частностях, а о целом.

О каком именно целом? О духе «золотого века», об идеале частной жизни.

Вермеер, так же как Метсю, Терборх и ван Мирис, создает образ Голландии, о которой мечтали его современники, образ благоденствия в красивом доме, залитом светом – художнику удалось выявить и усилить главные элементы бюргерской утопии и говорить о них возвышенным языком исторической картины, соединить голландские ценности с итальянской возвышенностью. И это сохраняет актуальность, поскольку такая картина мира складывалась одновременно с развитием духа капитализма, который с течением времени получал все большую власть, и идеал счастливой семейной жизни в уютном доме с зеленой лужайкой, какой мы видим в американском кино, – почти точно совпадает по настроению с вермееровскими образами.

Вермеер. Гитаристка. Ок. 1670–1672. Кевуд-хуас.

И все же мне хочется думать, что дело не только в этом. Вермеер это все-таки не мастер бидермейера, а художник более глубокий.