Эпоха викингов. Мир богов и мир людей в мифах северных германцев

Но старое чувство собственности, которое несколько нивелировалось при использовании монет, само не желая того, заняло оборонительное положение, столкнувшись с вещью лицом к лицу. Германский ум никак не мог привыкнуть рассматривать вещи как объекты; они по-прежнему оставались для него индивидуальностями, которые можно было легко узнать. Мир, в котором родились законы и обычаи этих людей, был таким, что ценные вещи в нем обладали личными именами и характером; это был мир, в котором седой боец, увидев на давнем враге «родовое оружие», побуждал к мести наследника погибшего товарища: «Узнаешь ли ты, друг, / меч прославленный, / твоего отца / драгоценный клинок, / послуживший ему / в том сражении, / где он пал, / шлемоносец-воитель, / в сече с данами, / где, разбив нашу рать, – / без отмщенья погибшую, – / беспощадные Скильдинги / одержали верх? / А теперь в этом зале / сын убийцы сидит, / той добычей кичащийся, / окровавленным лезвием, / тем наследьем, / что по праву / тебе причитается!» («Беовульф»).

Предмет, который один человек дарил другому, всегда был аванпостом его души на вражеской территории и имел права и обязанности по отношению к нему, и его воля сохраняла свою власть даже над более поздними владельцами. Олав Святой ощутил это родство с вещью на своем собственном опыте. Один из его людей, Бранд Щедрый, получил в подарок от короля дорогой плащ, подбитый мехом, и вскоре после этого отдал его бедному священнику по имени Ислейв, который вернулся домой после обучения за границей и не имел денег на приобретение одежды. Олав хотел устроить Бранду выговор за то, что он так беспечно избавился от его подарка, но, увидев Ислейва, прославленного своей ученостью и святостью, понял, что его плащ попал к достойному человеку. «Я бы сам отдал тебе этот плащ, – сказал Олав, – ибо по твоему виду понял, что быть упомянутым в твоих молитвах – это благословение». Вероятно, в этих словах была выражена надежда христианина, но основание для такой надежды было чисто языческим («Прядь о епископе Ислейве сыне Гицура»).

Помимо личного чувства обладания вещью, нельзя было сбрасывать со счетов и значимость земель и богатств для других, помимо их номинального владельца. Пока клан окончательно не распался, было очень трудно исключить право наследников передавать другим полученную по завещанию собственность – не важно, происходило ли это по решению суда или в виде требования преимущественного права на покупку. Его можно было отклонить до определенных пределов, и тогда оно превращалось в требование, гласящее, что продаже подлежала лишь определенная доля наследства, а все, что находилось за ее пределами, могло вернуться после смерти дарителя к прежнему владельцу.

Статьи закона были лишь внешним проявлением беспокойства, с которым члены клана наблюдали за любой передачей его собственности, которая включала в себя духовные обороты или обязательства. Семья никогда не теряла связи со своими подарками; клан не мог позволить себе стать пассивным инструментом в руках чужаков; и его члены приходили в ярость, стоило им только подумать, что получатель может легко избавиться от этого подарка, передав его третьим лицам. Культура германцев всячески сопротивлялась иностранному влиянию, и это породило странную двойственность характера германских народов, которые любили торговать. Их законы, посвященные торговле и коммерции, были ближе к коммерческим традициям римлян, чем торговые обычаи истинного германского типа; во время торговли и взимания залогов, при найме и сдаче внаем собственности они употребляли современные выражения, но при этом всячески старались спрятать свой опыт и рассудительность под странными терминами, которые можно оценить по достоинству только в том случае, если использовать их, приближаясь сзади, из прошлого. От этих старых форм было невозможно избавиться, и потому мысль и ее выражение постоянно противоречили друг другу; при этом значение всегда тащило за собой форму и напрягало ее, угрожая взорвать, а формы сопротивлялись, пытаясь сохранить взаимодействие в пределах древней системы сделок. Все это могло закончиться тем, что этот институт развалится на части, как случилось с браком и контрактами, заключаемыми во время помолвки, когда подарки, говорившие о принятии на себя обязательств, потеряли свое значение обогащения и сохранили лишь церемонное значение в качестве веда или подарка, в то время как денежные расчеты стали проводить отдельно.