Церемония жертвоприношения, несомненно, требовала действий, но, чтобы они возымели эффект, необходимо было, чтобы их сопровождали нужные слова. Во время ритуала глава общины, председательствующий на празднике, «говорил от лица рога», то есть провозглашал первый тост. Эта традиция, как и многие другие, перешла в христианство и продолжала бытовать в более поздние времена; в статуте одной из норвежских гильдий есть упоминания о том, что в начале пира старейшина «говорит от лица минни и благословляет собравшихся».
Какие слова произносились на празднике в языческие времена, мы уже никогда не узнаем, но мы можем представить, что должно было быть сказано и какие идеи выражали эти слова. В повседневной жизни слово «минни» имеет два значения: поздравлять или желать кому-то удачи, поднося кому-то подарок, и проклинать. В основе официального и частного использования этого слова лежит одна и та же идея: произнести что-то со значением и силой, с целью подчинить себе честь и удачу, произвести с помощью слов изменения в уме и во всем состоянии человека. Это делалось с той целью, чтобы этому человеку сопутствовала удача или, наоборот, чтобы она его покинула и превратила в отщепенца. Соответствующий термин: формали (formali), или формэли (formaeli), тоже имеет широкое толкование: от благословения до проклятия, от законного соглашения до легально обязывающей формулы намерения, соединенной с применением вещи. И если пользователь хочет, чтобы то, что было ему доверено, принесло ему удачу, он должен уважать эту формулу. Мы можем судить о силе формали по следующей фразе из «Саги о Вёльсунгах»: «…Когда родился Хельги, явились норны и предвещали ему судьбину[110]
и молвили, что быть ему из всех конунгов славнейшим».Между религиозным и юридическим значением слова формали существует тесная связь. Это слово было необходимым довеском ко всем действиям, и оно приносило человеку удачу. Это слово использовали, готовясь снабдить умершего всем необходимым, чтобы он мог насладиться своим будущим; с его могилой «беседовали», а ему самому указывали место пребывания – либо в Вальхалле, либо в другом чертоге, где пребывают достойные люди после смерти.
Подобные слова сопровождали действия переселенца, грузившего на борт своего судна родовые столбы, которые до этого поддерживали крышу над его почетным сиденьем в прежнем доме, и заявлявшего, что он построит себе дом и будет жить на том месте, где сойдет на берег. Произнося формали, человек сообщал столбам силу святости, которые должны были на новом месте одаривать род удачей и обеспечивать благоволение богов.
Подобно тому как присвоение имени помогало душе вселиться в новорожденного, так и следование церемониалу придавало пиру нужное направление, а также устанавливало его пределы и цели, которых он должен был достичь. Поэтому формальности должны были соответствовать тому случаю, в честь которого устраивался пир. Они закрепляли воздействие пива, в задачу которой входило объединение людей в единое целое, превращение чужого человека в родственника в результате усыновления и подтверждение обещания о свадебном подарке невесте. «Отцом твоим станет Гьюки-конунг, а я – матерью, а братьями – Гуннар и Хёгни, и все вы побратаетесь, и не найдется никого вам равного», – говорит Гримхильд, когда Сигурд берет рог, который заставил его взглянуть на членов семьи Гьюки по-новому.
Когда пиво пьют на свадьбе, то обещание должно включать в себя, помимо всего прочего, заявление об условиях союза двух кланов. В Норвегии в дни не столь отдаленные отец девушки на выданье, прежде чем дать согласие на брак, подсчитывал количество коней и скота у жениха и только потом решал, будет ли сделка взаимовыгодной, ибо, не желая отдавать дочь замуж, словно нищенку, сам он давал за нее «тысячу норвежских талеров, кровать с постельным убранством, коня в полной сбруе и пять коров». Как видим, обычай брачной сделки за сотни лет изменился не слишком сильно. В шведском брачном договоре читаем, что невестино пиво должно было быть выпито «за честь дома, за хозяйку, за половину кровати, за замки и ключи… за домочадцев и всех добрых христиан». Чаша, подтверждавшая брачную сделку, называлась ньётсминни (njotsminni), и в этом слове отображалась суть договора, о чем говорит корень «ньёт», обозначавший того, кто радуется, а также душу и способ использования вещи.