«О светло светлая и украсно украшенная Земля Русская и многими красотами преисполненная: озерами многими, реками и источниками, месточестными горами, крутыми холмами, высокими дубравами, чистыми полями, дивными зверями различными, птицами бесчисленными, городами велики¬ми, селами дивными, садами обильными, домами церковными и князьями грозными, боярами честными, вельможами многими. Все ты наполнена, земля Русская, о, правоверная вера христианская!» — в «Слове о погибели Русской земли» (пер. акад. М. Н. Тихомирова) таким видел современник Батыева нашествия 1237—1240 гг. утраченное в беспощадном огне вторжения прошлое Родины. Эта замечательная панорама, по существу своему, была материальным выражением потенциала, созданного «первоначальным накоплением» Скандобалтийской цивилизации, из 5 млрд у. е. которого Древняя Русь свою «львиную долю» использовала, очевидно, с наибольшим эффектом.
Истоком этого мощного восточноевропейского политического организма, каналом распределения первоначальных средств является северо-западная окраина России, магистрали и центры на выходе в Балтику речного Пути из Варяг в Греки. Русь Рюрика выступает с середины IX в. ядром новой политической структуры Восточной Европы, объединяя варягов (русь), славян (словен ильменских) и финнов в контроле над трансъевропейским путем речных магистралей между Балтикой и Средиземноморьем.
В 860-х гг. контроль этот обеспечивали славянские города Ладога, Изборск, Белоозеро, выстроенные на пограничье словен и финских племен (чуди и веси) и усиленные варяжскими гарнизонами опытных и отважных воинов «руси». К 870 г. князь Рюрик перенес свою столицу из Ладоги в низовьях Волхова — к его истокам, на берега озера Ильмень, в глубину племенной территории словен, где и был построен город Новгород (первоначально т. н «Рюриково городище», а в дальнейшем, на холмах и над гаванями волховских берегов, Новгород Великий, Господин Великий Новгород, главный из «триумвирата городов» Прибалтийской, Верхней Руси, наряду с Ладогою и Псковом).
«Русь Рюрика» — это прежде всего зона раннего и стабильного взаимодействия славян (словен и кривичей) с финскими племенами лесной зоны Восточной Европы (чудь, меря, весь), а равным образом тех и других — с варягами. Динамизм внешних сношений проявился, с одной стороны, в распространении скандинавского «импорта» (в различных проявлениях, от украшений и оружия до ремесленных технологий и погребальных обрядов), характерного для всей рассматриваемой и своеобразной ИКЗ, с другой — в происходившей в конце VIII — начале IX вв. энергичной «переориентации» потока арабского монетного серебра, поступавшего в обмен на пушнину и другие (в основном сырьевые или транзитные) товары, с Волго-Камского и Волго-Окского речных путей на Волго-Балтийский (Носов 1976:95-110).
Однако именно в распространении арабского серебра — «первый период обращения дирхема в Восточной Европе» (780- 833 гг.) — проявляются тенденции, свидетельствующие об условиях и темпах генезиса «Внешней и Внутренней», как их различали византийцы, Приднепровской «Руси Аскольда» (киевского князя — современника Рюрика и Олега) и Приволховской «Руси Рюрика».
Наличие этих тенденций раннего денежного обращения по всему пространству Восточной Европы, от Среднего Поволжья и Поднепровья до Поволховья, Прибалтики, Скандинавии, Балтийского Поморья, заставляет отказаться от вполне логичной, казалось бы, схемы первоначального развития государственных образований Древней Руси: последовательный рост и постепенная консолидация первичных, сравнительно локальных объединений в пределах двух соседних крупных ИКЗ — южной и северной, параллельно и независимо существовавших во второй половине IX в., а на рубеже IX-X вв., после похода Олега по Пути из Варяг в Греки, от Новгорода до Киева объединенных в общее Древнерусское государство, Киевскую Русь.
Клады «первого периода» обращения арабского серебра в Восточной Европе (780—833 гг.) образуют компактный и по существу единый ареал «восточноевропейского экономического пространства», от Поднепровья до Приладожья, который уже в первой четверти IX в. был связан в общее целое динамикой денежного обращения.
При этом самый северный из этих кладов — Петергофский (около 825 г.), найденный на прибрежье Финского залива, напротив острова Котлин, то есть при переходе с морской на речную часть древнего водного пути, — сохранил в своем составе монеты с граффити, запечатлевшими весь спектр связей этого региона: среди знаков на монетах — не только вполне понятные скандинавские, но и тюркские руны, и уникальная пока для этой категории источников греческая надпись с библейски-христианским именем «Захариас» (Мельникова, Никитин. Фомин 1984: 26-47).