Эпоха викингов в Северной Европе и на Руси

Европейско-христианская стабилизация середины VI в. была приостановлена новой волной кочевых народов, авангардом степных тюрок, аваров. Разгромив позднегуннские племена Причерноморья, авары (впервые принесшие в Европу саблю и стремена, то есть принципиально новую тактику конного боя) в полной мере наследовали авторитет и могущество Гуннской державы Аттилы, вместе с основной ее территорией в Паннонии (Артамонов 1962: 109–1 14). С 560-х гг. могущественный Аварский каганат успешно соперничает с Ромейской империей и молодой Франкской державой, подчинив значительную часть славянских племен, продвигавшихся из Восточной Европы на Балканы и к Балтике. Авары овладели центральными торговыми коммуникациями Средней Европы. Север Европы в значительной мере оказывается отрезанным от континентального германского мира.

Рис. 13. Норвежское поселение IV–VI вв. в Рогаланде. Реконструкция А. Хагена

«Тула» Прокопия Кесарийского, греко-язычного византийского историка середины VI в., столь же таинственный и легендарный край, что и «Скандза» его современника Иордана. Остров в Океане, в 10 раз больше Британии, где на северной окраине, в краю «адогитов» солнца не видно на протяжении непрерывных 35 зимних ночей. Иордан сообщает о 40 днях и ночах непрерывного лета и 40 — непрерывной зимы. Южнее адогитов обитают «скререфенны», далее «суеханс», с превосходными лошадьми (как у тюрингов, сравнивает византиец с более знакомыми областями Германии). Эти обитатели «Острова Туле» (Фуле) торгуют черной пушниной (sappherinas pelles) с римлянами (Прокопий, Готская война, Иордан, 20–22). «Сапфериновые меха», сине-черного отлива (Скржинская 1960: 192), может быть, указывают на добычу соболя, хотя биологические и языковые данные связывают наиболее ранний промысел этого пушного зверя с пространствами Восточной Европы (а в дальнейшем — русской Сибири). В какой мере «Скандза» для европейцев V–VI вв. была таким «аналогом Сибири» в позднейшем европейском сознании, по этому известию судить сложно, оно может указывать и на сохраняющиеся связи скандинавов с надежными местами добычи ценной пушнины не только в саамской Лапландии, но и в Приладожье и Поволжье (известных со времен войн Эрманариха). Все это, так или иначе, свидетельствует о чрезвычайной удаленности страны Фуле Скандобалтики от европейского культурного пространства «византийской реконкисты» Юстиниана, восстанавливающей конструкцию имперской Европы.

Период, который можно отнести к «осевым временам» европейской истории, в несколько десятилетий, отделявших завоевание лангобардами Италии и Далмации, и аварами — Паннонии (560-е гг.) от начала исламской экспансии в Леванте (630-е гг.), Скандинавия встретила в изоляции от общеевропейского процесса адаптации германских завоевателей и переселенцев к римскому наследию, укладу и миропорядку (Randsborg 1991: 14–16). Потенциал Севера предыдущих столетий, реализованный в миграциях первых веков после рубежа эр, перестает развиваться в общеевропейском контексте. Скандобалтика концентрирует и «переживает в себе» накопленные ценности и опыт, регенерируя традиционные архетипы и облекая их в образы «эпической реальности» (Хлевов 2002: 140–263).

Основой хозяйства скандинавов «после-римского времени» было пашенное земледелие и скотоводство. Население сосредоточивалось в наиболее благоприятных ландшафтах Южной и Средней Швеции (Вестеръётланд, Эстеръётланд, Уппланд), Юго-Западной Норвегии, побережья Ютландии, заново осваивало частично обезлюдевшие датские острова, плотно заселяло Эланд и Готланд на Балтике.

В середине I тыс. н. э., после некоторых колебаний в заселенности, связанных с миграциями II–IV вв. и, возможно, объясняющихся кризисом интенсивного земледельчески-скотоводческого хозяйства, меняется система расселения (Hachmann 1970: 380–432; Щукин 1977: 79–91, Brendsted 1963: 47–55; Randsborg 1980: 61–66; Mollerop 1957: 43–47; Stenberger 1974: 10; Muller-Wille 1977: 213–214; Гуревич 1960: 231). Процесс этот можно рассматривать как локальную спецификацию общеевропейской «реорганизации» аграрного расселения при переходе от поздней античности крайнему средневековью, однако на Севере он проходил в неизменной взаимосвязи и опоре, иногда даже топографической непрерывности (Форбассе в центральной Ютландии), с традиционными структурами аграрной жизнедеятельности (Randsborg 1991: 57–81).

Рис. 14. Традиционный длинный дом, сохранившийся на Мэйнланде, Шетландские острова. Его можно сравнить с реконструкцией А. Хагена (рис. 13)