Эпопея «Нормандии – Неман»

Поля де Форжа, который сбежал из германского лагеря для военнопленных и добирался к нам через Париж, мы атакуем расспросами о жизни в родной столице, такой далекой теперь от нас. И узнаём, что поставки продовольствия для населения всё сокращаются, а немецкие офицеры сорят деньгами в дорогих ресторанах и кабаре, где ночная жизнь по-прежнему бьет ключом. Эти новости – первые новости из Франции со времени нашего приезда в СССР, – лишь укрепляют решимость сбить как можно больше вражеских самолетов.

Нас сразу покорил Пьер Пуйад. От него исходят уверенность в себе и душевное тепло. Пуйад чем-то похож на Тюлана – невысокий энергичный брюнет, но черты лица у него не такие резкие, и с людьми он держится попроще. Кроме того, к нашей симпатии примешивается восхищение, когда Пуйад доверительным тоном рассказывает об удивительных приключениях, сопровождавших его на пути в Россию, где он должен был встретиться Тюланом, своим однокашником из Военной академии Сен-Сир. В октябре 1942 года Пуйад командовал истребительной эскадрильей в Индокитае. В воздухе его атаковали японцы, и он попытался уйти в сторону Китая на своем стареньком «Поте-25». Когда закончилось горючее, Пуйаду удалось сесть на импровизированной посадочной полосе к югу от Куньмина, и там его подобрали американские добровольцы из знаменитой эскадрильи «Летающие тигры», те самые, чью эмблему – акулью морду – я воспроизвел на своем Як-1. Но, ступив на путь боевой славы, доблестный Пуйад не остановился. Набравшись сил, он в одиночку отправился в долгое путешествие. Его маршрут пролегал через Гималаи, Аравию, Судан, Чад, Нигерию и США. В феврале 1943-го Пуйад наконец добрался до Лондона и, вместо того чтобы устроить себе хороший отдых, немедленно вступил в ряды Свободных французских сил.

Вот этому кадровому офицеру, превосходному пилоту и, ко всему прочему, известному забияке, генерал Вален, командующий ВВС «Свободной Франции», и поручил набрать подкрепление для нашей «Нормандии», которая теряла личный состав такими стремительными темпами, что вскоре о ней могло остаться одно лишь воспоминание как о прекрасном символе.

23 Тюлан, падающая звезда

Июнь в Хатёнках выдался хлопотный – полным ходом шло обучение новичков, при этом наших обычных боевых заданий никто не отменял. Двенадцатого числа над авиабазой был замечен немецкий истребитель, и мы с Марселем Лефевром, моим командиром в паре, сразу после этого получили срочный приказ на взлет.

У нас есть время только на то, чтобы надеть парашютные ранцы, сменить фуражку на шлемофон и очки, и вот мы уже каждый в своем кокпите.

Два «яка» разгоняются по траве, поднимая облако песка и пыли. Механики пригибают головы, чтобы защитить глаза. Майор Тюлан, как всегда, свежевыбритый и безупречно одетый, щурясь, провожает нас взглядом. Когда «Нормандия» перебазировалась в Хатёнки, он выбрал для своего командного пункта землянку у обочины взлетной полосы, чтобы не упустить ни малейшей детали при осуществлении всех боевых операций эскадрильи.

«Рукоятки в карманы» (полный газ) – и мы быстро оказываемся над облаками. Там нас поджидают два или три «фокке-вульфа». Сразу начинается ближний бой. Маневры противника меня не впечатляют – я и сам поднаторел в этой технике боя, когда проходил подготовку и служил в Королевских ВВС. Мы с Лефевром вместе выводим из строя один FW-189. По сравнению с FW-190 самолеты этой модели не такие быстрые и хуже защищены, они легкая добыча. Для пшюта FW-189 единственный способ от нас ускользнуть – это спикировать и войти в штопор. Именно так он и поступил, но с нами ему все равно не удалось справиться.

Беда в том, что на выходе из затяжного пике, при котором мой самолет сбросил высоту с 4500 до 1000 метров всего за несколько секунд, оказалось, что у меня лопнули барабанные перепонки. В тот момент я даже ничего не почувствовал, кроме короткой острой боли, как от укола иглой, но на земле, выпрыгнув из кабины, обнаружил, что у меня из ушей течет кровь и я ничего не слышу. Дальше стало еще хуже, возникло ощущение, что голова раздулась и превратилась в тыкву.

У нашего тубиба Лебединского не было возможности оказать мне необходимую медицинскую помощь на базе, поэтому меня отвезли в военный госпиталь в московских Сокольниках. Я оказался среди солдат с тяжелыми ранениями – кому-то оторвало ногу, кому-то руку. Были и бойцы, подхватившие на фронте инфекционные болезни. По иронии судьбы, Марсель Лефевр присоединился ко мне через несколько дней с острой формой желтухи.

Я провалялся в госпитале целый месяц, в полной изоляции от своих товарищей из «Нормандии» – никто мне не писал и не звонил. К счастью, русские медсестрички были очень милыми и заботливыми по отношению к французам. И поскольку травма барабанных перепонок не сказалась на важных жизненных функциях, я сумел воздать должное франко-русской дружбе, крепкой и существующей испокон веков.