Читаем Эпос сербского народа полностью

Ритмика сербского эпического стиха основана, во-первых, на силлабическом принципе (десять слогов — «десетерац»), во-вторых, на обязательной цезуре после четвертого слога (4/6), наконец, на «хореической тенденции»,т. е. на преобладании ударений на нечетных слогах, хотя допускаются (не во всех позициях) ударения и на четных. При этом в некоторых случаях долгота заменяет ударение. В десетерце (даже новых записей) обнаруживается весьма древняя тенденция: краткость 7-го и 8-го слогов и длина девятого. Законом сербско-хорватского народного стиха является также, что фраза не может кончаться в середине стиха, но только — в конце. Сербский эпический стих (как, впрочем, и русский) 97 только в исключительных случаях допускает переход фразы из строки в строку (enjambement). Тогда певец прибегает к повтору последнего слова в начале следующего стиха:

Hajnocnnje ноже оковане,

«

Оковане сребром, позлайене 98

(в этом примере в 1-м стихе долгота на 9-м слоге, во 2-м — на 8-м слоге). Однако нельзя сказать, что переход из стиха в стих в южнославянском . эпосе совершенно не встречается.

Менее известна склонность сербского эпического стиха к трех- и четырехчленному делению на равносложные секторы, что создает особый каданс (впрочем, см. замечание Р. О. Якобсона о трехакцентной системе десетерца: одного ударения в первой части стиха и двух после цезуры)99.

Примеры:

TBoje—лице // св]етло—на дивану,

TBoja—саб.ъа // с]'екла — на ме/дану 100 («Урош и Мрнявчевичи»)

Од руке му // ншпто не родило:

Ни у поду // б]елица — пшеница,

Ни у брду // винова — лозица 101

(«Фрагменты Носовских песен»)

В первом примере отметим ассонанс после цезуры и рифму в концовке; во втором —ассонанс на концовке.

После того как русские переводчики отказались от стиха Востокова, воспринятого Пушкиным 80, и начали передавать сербские юнацкие песни десятисложным хореем, они допускали более подвижную цезуру (не только 4/6, но также 5/5 и даже 6/4, 7/3). Эта поэтическая вольность оправдывается ритмической структурой русского языка; она сохранилась и по сей день. Впрочем, из собственного опыта мне известно, что в русском переводе вполне возможно последовательно выдержать размер, подчиненный сербской цезуре (4/6), правда, жертвуя возможными стихами другого типа 102. В новейшее время русские переводчики допускают смещение акцентов в некоторых случаях с нечетных на четные слога, по сербскому образцу, что при умелом использовании языковых средств способствует гибкости и разнообразию стиха.

Одним из самых соблазнительных вопросов славянского стиховедения является проблема древности хореического десятисложника. В нескольких своих работах Р. О. Якобсон возводит сербский десетерец не только к общеславянскому, но и к более древнему периоду. Чрезвычайно интересны его сопоставления сербского стиха с чешским народным, а также с русским. Если прибавить к этому, что хорей часто встречается в средневековой латинской поэзии (особенно у вагантов) и весьма свойственен германским племенам, сербскому десетерцу никак нельзя отказать в весьма древнем родстве, как прямом так и побочном 103.

Рифма в записях Вука Караджича редка (в XIX—XX вв. рифма «подряд» — верный знак фальсификата или неумелого подражания). Рифма в старых песнях имеет специфическую функцию: она подчеркивает «крылатые слова», отмечает сентенции. Рифма появляется и на цезуре, и на концовке, а иногда после цезуры или в начале стиха.

а) Рифма на цезуре и на концовке:

Па избире коае nonajoo.'be, себи тицу, бану ластовицу 104.

б) На концовках двух стихов:

Па оруяф носи — у ризницу a CTojaHa спушта — у тавницу 105.

Иногда рифмующееся слово повторяется и в начале следующего стиха:

a ja идем моме винограду, винограду, моме рукосаду 106

Словесная виртуозность одаренного гусляра нередко соединяет систему осложненных рифм с оркестровкой гласных и согласных. Например:

Куда га куца, н>ему кожа пуца, кожа, пуда, црна крвца штрца 107.

Чаще, чем рифма, встречаются ассонансы. Ср. в записи JI. Марьяновича «Женитьбу Королевича Марка»:

Одби коаа од Прилипа града,

Гони н>ега преко иол.а равна,

Гони Шарца и нойом и даном,

Tpiije дана и три ноЬи тавне 37.

Богатая «поэтическая фонетика» южнославянских гусляров напоминает инструментовку алтайских, а также киргизских певцов 38.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Об интеллекте
Об интеллекте

В книге Об интеллекте Джефф Хокинс представляет революционную теорию на стыке нейробиологии, психологии и кибернетики, описывающую систему «память-предсказание» как основу человеческого интеллекта. Автор отмечает, что все предшествующие попытки создания разумных машин провалились из-за фундаментальной ошибки разработчиков, стремившихся воссоздать человеческое поведение, но не учитывавших природу биологического разума. Джефф Хокинс предполагает, что идеи, сформулированные им в книге Об интеллекте, лягут в основу создания истинного искусственного интеллекта – не копирующего, а превосходящего человеческий разум. Кроме этого, книга содержит рассуждения о последствиях и возможностях создания разумных машин, взгляды автора на природу и отличительные особенности человеческого интеллекта.Книга рекомендуется всем, кого интересует устройство человеческого мозга и принципы его функционирования, а также тем, кто занимается проблемами разработки искусственного интеллекта.

Джефф Хокинс , Сандра Блейксли

Научная литература / Прочая научная литература / Образование и наука
Память. Пронзительные откровения о том, как мы запоминаем и почему забываем
Память. Пронзительные откровения о том, как мы запоминаем и почему забываем

Эта книга предлагает по-новому взглянуть на одного из самых верных друзей и одновременно самого давнего из заклятых врагов человека: память. Вы узнаете не только о том, как работает память, но и о том, почему она несовершенна и почему на нее нельзя полностью полагаться.Элизабет Лофтус, профессор психологии, одна из самых влиятельных современных исследователей, внесшая огромный вклад в понимание реконструктивной природы человеческой памяти, делится своими наблюдениями над тем, как работает память, собранными за 40 лет ее теоретической, экспериментальной и практической деятельности.«Изменчивость человеческой памяти – это одновременно озадачивающее и досадное явление. Оно подразумевает, что наше прошлое, возможно, было вовсе не таким, каким мы его помним. Оно подрывает саму основу правды и уверенности в том, что нам известно. Нам удобнее думать, что где-то в нашем мозге лежат по-настоящему верные воспоминания, как бы глубоко они ни были спрятаны, и что они полностью соответствуют происходившим с нами событиям. К сожалению, правда состоит в том, что мы устроены иначе…»Элизабет Лофтус

Элизабет Лофтус

Научная литература / Психология / Образование и наука
Мозг и его потребности. От питания до признания
Мозг и его потребности. От питания до признания

Написать книгу, посвященную нейробиологии поведения, профессора Дубынина побудил успех его курса лекций «Мозг и потребности».Биологические потребности – основа основ нашей психической деятельности. Постоянно сменяя друг друга, они подталкивают человека совершать те или иные поступки, ставить цели и достигать их. Мотиваторы как сиюминутных, так и долгосрочных планов каждого из нас, биологические потребности движут экономику, науку, искусство и в конечном счете историю.Раскрывая темы книги: голод и любопытство, страх и агрессия, любовь и забота о потомстве, стремление лидировать, свобода, радость движений, – автор ставит своей целью приблизить читателя к пониманию собственного мозга и организма, рассказывает, как стать умелым пользователем заложенных в нас природой механизмов и программ нервной системы, чтобы проявить и реализовать личную одаренность.Вы узнаете:• Про витальные, зоосоциальные и потребности саморазвития человека.• Что новая информация для нашего мозга – это отдельный источник положительных эмоций.• Как маркетологи, политики и религиозные деятели манипулируют нами с помощью страха. Поймете, как расшифровывать такие подсознательные воздействия.

Вячеслав Альбертович Дубынин , Вячеслав Дубынин

Научная литература / Научно-популярная литература / Образование и наука