Эпос сербского народа

Кличет вила с Авалы высокой.

(Изд. Геземанна, Л» 91)

В конце сербских песен формул меньше. Часто песня завершается ,вместе с рассказом о событиях. Встречаются, впрочем, сентенции и заключения:

Тяжко в- мире без родных и близких

(«Женитьба царя Степана», 687)

Мало было ведь таких юнаков Как Страхиня Ван — юнак отважный

(«Банович Страхиня», 800—801; пер. М. Зенкевича)

Любопытны в конце песни шутки-прибаутки и пожелания здоровья: Или:

Не видали, правду не сказали, Говорили, чтоб вас позабавить.

Будь здоров, хозяин и хозяйка!

Чтоб мы жили, чтоб мы веселились!

Ветки подыми, витая елка!

Будь здоров, хозяин и хозяйка!

Чтоб мы жили, чтоб мы веселились!

Тот, кто слушал, пусть он будет весел,

Кто не слушал, зла с ним не случится! ⁸⁹

В заключительных стихах проявляется порой и религиозная тенденция:

Дай, господь, ему в раю блаженство,

Нам же, братья, здоровья и счастья!

(«Московские подарки», 150—151)

В более редких случаях — в конце яркий поэтический образ:

Бедная, мне нет на свете счастья.

Если ухвачусь за ветку ели,

Тотчас же зеленая засохнет.

(«Девушка с Носова поля», 130—132)

Бремя строит, время разрушает,

Пусть же длится пляска круговая.

(«Джерджелез-Алия»)

На нескольких примерах «готовых стихов», переходящих от гусляра к гусляру, я постараюсь показать, что тот иди иной образ приспособляется к разному содержанию. Из рассматриваемых примеров становится ясным, что «готовые стихи» никогда не бывают вполне готовыми и что в эпосе все изменяется, даже формулы. «Готовые стихи» варьируются не только у разных певцов, но, зачастую, в репертуаре одного и того же гусляра. Чем гусляр одареннее, тем больше вариантов в его «готовых стихах». Полагаю, что если эти наблюдения верны для южнославянской эпической поэзии, они верны и для русской народной песни.

Сначала рассмотрим «готовые стихи» общеюгославянского распространения (вернее, общесербского).

Отмечаю курсивом в первых двух примерах схожие стихи, а звездочкой — в первом и третьем.

I. Зловещий сон

а) Королевич Марко принял чашу,

В руки чашу взял и впал в дремоту *,

Выскользнула чаша и упала *,

Но вино не пролилось из чаши *.

Разбудил его слуга Голубан:

«Господин мой, Королевич Марко,

Много раз нам воевать случалось,

Никогда ты не дремал так крепко *,

■Не ронял из рук с вином ты чаши» *.

Тут очнулся Марко от дремоты И слуге Голубану ответил:

«Ты, Голубан, мой прислужник верный,

Задремал я, чудный сон увидел,

Сон чудесный в чудную минуту,

Будто мгла туманом завихрилась,

Поднялась от города Костура,

Заклубилась (над Прилепом белым) .

В том тумане Мина из Костура,

Белый двор мой дочиста разграбил,

Все разграбил, все спалил пожаром,

Мать-старуху потоптал конями,

Верную жену мою взял в рабство,

Всех коней угнал он из конюшни,

А из дома все добро похитил».

Отвечал ему слуга Голубан:

*Ты не бойся, Королевич Марко!

Сон не страшен храброму юнаку.

Сон ведь ложь, а истина у бога».

(«Королевич Марко и Мина из Костура»,

52—79; пер. М. Зенкевича)

б) Рано встал воевода Момчило.

Говорит он жене Видосаве:

«Видосава, верная подруга,

Чудный сон мне сегодня приснился.

Из урочищ Васоев проклятых Появилась полоса тумана И обвилась вокруг Дурмитора.

Сквозь туман я начал пробиваться,

Пробиваться с братьями родными;

А за мной двоюродные братья,

А за ними конники из замка.

Мы во мгле друг друга потеряли,

Потеряли, не нашли друг друга.

Видит бог, беда нас не минует».

Отвечает жена Видосава:

«Ты не бойся, господин мой милый,

Добрый витязь видел сон хороший,

Сон ведь ложь, а истина у бога*.

(«Женитьба короля Вукашина», 133—150)

в) Только малость задремал святитель И спросонок выпустил он чашу *.

Пала чаша на столы златые *,

Не разбилась, не пролилась чаша *.

Укоряет Громовник Николу:

«Брат мой милый, Николай Угодник.

Прохлаждались мы вином и раньше,

Но еще мы, братец, не дремали *,

Золотую не роняли чашу *;

Отчего ты погрузился в дрему?»

Отвечает Николай Угодник:

«Не сердися, о Илья гремящий,

Чуть вздремнул я — видел сон нежданный *...

(«Святой Николай», 11—23)

Зловещий сон Королевича Марка у Тешана Подруговича как бы «слит» из сна воеводы Момчилы и видения Николая Угодника. Конечно, дело идет не о слиянии, а о комбинации (вполне индивидуальной) традиционного материала ⁹⁰. При этом «готовые стихи» непрестанно варьируются и могут с одинаковым успехом войти в песни героические и в песни духовного и мифологического содержания.

II. Темница

а) (Он их) бросил в глубину темницы.

До колена там вода доходит,

До плеча—богатырские кости («Королевич Марко и Вук-генерал»; пер. М. Зенкевича)

б) А Стояна бросил он в темницу,

В глубину аршинов триста будет.

До колена там вода доходит,

До плеча — богатырские кости.

(«Женитьба Стояна Янковича»)

в) (Бан их) бросил в глубину темницы.

До колена там вода доходит,

До плеча — богатырские кости.

(*0пять Вук Анджелич и баи Задранип»; Вук, 17/, S8)⁹¹

г) Необычное тюрьма жилище *.

В' той темнице вода до колена,

До пояса юнацкие кости.

Скорпии там ползают и змеи *.

Выпьют, верно, змеи черны очи *;

Скорпии лицо юнака жалят *,

Чтоб отпали до колена ноги,

И до плеч богатырские руки.

(«Королевич Марко в Азовской темнице»', Вук, II, 64)

д) Необычное тюрьма жилище *.