Эра дракона

«…Экономическое положение СССР тяжелое и…оно продолжает ухудшаться», — констатировал директор Института мировой экономики и международных отношений.

«Экономика страны шла резко под откос, объемы производства сократились на 20 % по сравнению с доперестроечным 1985 годом, цены неуклонно ползли вверх, появилась безработица. Социальное напряжение росло, забастовки, особенно среди шахтеров, стали будничным явлением»[534].

Позже В.А. Крючков дал следующую оценку тому времени: «К началу 1991 года кризис охватил все сферы жизни общества и государства. Остро давали о себе знать межнациональные отношения. Увеличилось противостояние в Прибалтике. Сепаратистские силы действовали здесь открыто, игнорировали законы СССР, нагнетали обстановку, увеличивалось число провокаций против воинских частей, иноязычного населения»[535]. Может быть, кто-то скажет, что задним умом люди крепки. Но ведь некоторые говорили это уже в начале 1991 года.

Заместитель Генерального секретаря ЦК КПСС В.А. Ивашко в самом начале 1991 года написал: «…По стране забродил призрак… страшного бедствия — возникла угроза развала громадной великой державы, созданной трудом и талантом многих поколений всех населяющих ее народов. Все более ясным становится, что эта угроза, как метастазы злокачественной опухоли, поражает уже сами республики»[536].

Все понимали, но допустили развал? Что же это?

Впрочем, еще хуже было другое. С национализмом окраинных народов еще можно было бороться и побеждать. Но болезнь поразила уже сердце Союза — Российскую Федерацию. «Недовольство Горбачевым в народе зрело, нарастало, превращалось едва ли не во всеобщую озлобленность, которая принимала самые разные формы — от фашистских карикатур на него во время митингов и демонстраций, от гневных речей против него до разного рода провокаций и реальных угроз»[537].

А ведь совсем недавно все было наоборот. Еще в 1988 году Горбачев самонадеянно писал: «Мы располагаем прочным материальным фундаментом, большим опытом, духовным кругозором для того, чтобы целеустремленно и непрерывно совершенствовать наше общество, добиваться все более высокой отдачи — как количественной, так и качественной — от всей нашей деятельности»[538].

Через три года запели уже другие песни. Это о Горбачеве писали: «К 1990 году это был уже не тот улыбчивый, полный сил человек, а постоянно озабоченный, издерганный кормчий, за бурями позабывший порт приписки. Перед ним неотступно стояла череда проблем одна сложней другой, что не могло не наложить тень на его, в сущности, незлобивый нрав»[539].

КПСС стремительно теряла авторитет. «Скудные прилавки, разрыв хозяйственных связей, новое наступление дефицита на товары и продукты при весьма ощутимом подорожании их, преступность, межнациональные потрясения, — написал секретарь ЦК КПСС Ю.А. Манаенков, — все это, что называется, буквально кричит против партии, взявшей на себя ответственность за переустройство общества и его будущность. А оппозиция тут как тут. Она изрядно поднаторела в политической эквилибристике отводить людям глаза от ее устремлений к власти, к собственной выгоде, разжигает недовольство в народе, а теперь уже перешла и к открытой антикоммунистической истерии, скоординированно и настырно создавая из КПСС образ врага»[540].

Все правильно, кроме одного: нет ответа — кто же виноват? Но для себя все уже давно понимали, что виноват Горбачев, виновато его окружение, виновато руководство КПСС. Логически правильным в этой ситуации можно назвать только один выход: смена руководства.

24 и 25 апреля 1991 года проходил Объединенный Пленум ЦК и ЦКК КПСС. В ходе прений М.С. Горбачев в связи с отдельными выступлениями участников Пленума поставил вопрос о своей отставке с поста Генерального секретаря ЦК КПСС. Вот чудо, такого в истории компартии, пожалуй, еще не было. Чтобы сам, да добровольно.

Партия не позволила. После рассмотрения этого вопроса в Политбюро ЦК Пленум принял решение: «Исходя из высших интересов страны, народа, партии, снять с рассмотрения выдвинутое Михаилом Сергеевичем Горбачевым предложение о его отставке с поста Генерального секретаря ЦК КПСС». Горбачев удержался на этот раз.

«Пленум завершился ничем, был сохранен статус кво — писал Леонид Шебаршин. — На меня Пленум произвел невыразимо тягостное впечатление. Дело было не в том, что вскрылась вся сложность положения в стране и в партии. Это давно не было секретом. Поражала атмосфера безысходности, полного отсутствия представления о будущем, старания фразой подменить мысль»[541].