Эра Дракулы

Старшая медсестра нахмурилась и мысленно прибавила еще одну жалобу к списку дурного поведения этой вампирской девчонки. Чарльз поначалу удивился тому, что слышит ее чистые и неприятные мысли, но потом отмел эту мимолетную помеху, направляясь на второй этаж, в кабинет директора. Дверь была открыта. Женевьева не удивилась его приходу. Сердце его на секунду замерло, как только он вспомнил ее рядом с ним, это белоснежное тело, алый рот…

– Чарльз.

Она стояла у стола Сьюарда, на котором в беспорядке лежали бумаги. Он вдруг понял, что смущен. После того, что между ними произошло, Чарльз не совсем понимал, как ему себя вести в ее присутствии. Поцеловать? Женевьева стояла рядом со стеной, поэтому объятия покажутся неуклюжими, если, конечно, она сама не подойдет ближе. Желая отвлечься, он обратил внимание на устройство в стеклянном футляре, похожее на собрание медных коробочек с прикрепленным к ним большим приспособлением, напоминающим трубу.

– Это же фонограф Эдисона – Белла, так ведь?

– Джек использует его для медицинских записей. У него страсть ко всяким трюкам и игрушкам.

Чарльз повернулся:

– Женевьева…

Она оказалась рядом. Он даже не услышал, как вампирша вышла из-за стола. Она легко поцеловала его в губы, и Борегар почувствовал ее внутри себя, ощутил присутствие Дьёдонне в своем разуме. Ноги Чарльза ослабели. Наверное, сказалась потеря крови, предположил он.

– Всё в порядке, Чарльз, – сказала Женевьева, улыбаясь. – Я не хотела тебя околдовывать. Симптомы ослабнут через неделю или две. Поверь мне, у меня есть опыт в такого рода делах.

– Nunc scio quid sit Amor, – процитировал он Вергилия. «Наконец, я знаю, что значит Любовь». Борегар не мог сосредоточиться, мысли постоянно сворачивали с прямого пути. Озарения бабочками порхали где-то в глубине разума, не даваясь в руки.

– Чарльз, это может быть важно, – сменила тему Женевьева. – Я о том, что полковник Моран сказал о Потрошителе.

Усилием воли он сконцентрировался на более неотложных делах.

– Почему Уайтчепел? – спросила она. – Почему не Сохо, или Гайд-парк, или еще где-то? Вампиризм и проституция существуют не только в этом районе. Потрошитель охотится в Ист-Энде, потому что ему так удобнее, потому что он здесь живет. Где-то поблизости…

Борегар все понял. Его слабость исчезла.

– Я просмотрела записи, – Женевьева похлопала по стопкам на столе. – Все жертвы проходили через это место.

Он вспомнил ход мыслей Морана:

– Все пути сходятся в Тойнби-холле. Друитт и ты работали здесь, сюда привезли Страйд, места убийства расположены по кругу вокруг приюта. Ты говорила, все мертвые женщины лечились здесь…

– Да, за последний год или около того. А может, Моран прав? Может, это все-таки был Друитт? Убийств больше не случалось.

Борегар покачал головой:

– Это еще не кончилось.

– Если бы только Джек был здесь.

Он сжал кулак:

– Тогда мы бы схватили убийцу.

– Нет, я имею в виду Джека Сьюарда. Он лечил всех этих женщин. Он мог знать, не было ли среди них чего-то общего.

Слова Женевьевы проникли в его разум, и молния пронеслась перед глазами. Неожиданно он все понял…

– Сьюард – вот что между ними общего.

– Но…

– Джек Сьюард.

Она покачала головой, но Чарльз мог сказать, что Женевьева видит то же, что и он. Их разумы вместе спешили к разгадке. Она знала его мысли, а он – ее. Оба вспомнили, как Элизабет Страйд схватила Сьюарда за лодыжку. Она старалась объяснить им что-то. Пыталась указать на личность своего убийцы.

– Доктор, – произнесла Женевьева. – Они доверяли доктору. Вот как он подбирался к ним так близко даже тогда, когда паника достигла наивысшей точки…

Сейчас она возвращалась мыслями в прошлое, сотни крохотных деталей выплывали на свет. Множество маленьких тайн были разгаданы. Вещи, которые Сьюард сказал или сделал. Отсутствия, отношения. Все объяснялось.

– Мне говорили, что с доктором Сьюардом что-то не так. Проклятье, какой я была глупой, не слушала, черт, черт… – Она постучала кулаком по лбу. – Я же должна видеть людские разумы, сердца, а я даже не обратила внимания на Артура Моррисона. Я самая большая дура, когда-либо жившая на свете.

– А здесь дневников нет? – спросил Борегар, пытаясь отвлечь ее от приступа самоуничижения. – Частных записок, заметок, хоть чего-нибудь? Люди с маниями обычно не могут не вести отчета своим деяниям.

– Я просмотрела все бумаги. Там лишь самый обычный материал.

– Запертые ящики?

– Только фонографический шкаф. Восковые цилиндры очень хрупкие, и их надо защищать от пыли.

Борегар снял крышку с хитроумного устройства. Он открыл ящик на стойке, расщепив хрупкий замок. Цилиндры лежали в специальных трубах с аккуратными подписями, нанесенными чернилами.

– «Чэпмен», – громко прочитал он. – «Николс, Шон, Страйд/Эддоус, Келли, Келли, Келли, Люси…»

Женевьева подошла к нему, роясь в ящике:

– А тут… «Люси», «Ван Хелсинг», «Ренфилд», «Могила Люси».

Все помнили о Ван Хелсинге; Борегар даже знал, что Ренфилд был первым последователем принца-консорта в Лондоне. Но…

– Келли и Люси. Кто они? Неизвестные жертвы?

Женевьева снова проглядывала бумаги на столе, говоря: