Эра Дракулы

– А откуда мы знаем, что его здесь нет? – спросил Д’Онстон, закатывая глаза и утирая усы жестом злодея из мелодрамы.

Нед вернулся с Лестрейдом и парой констеблей, те запыхались так, словно им сказали, что в «Кафе де Пари» их ждет сам убийца, а не письмо от него.

Борегар передал листок инспектору. Пока тот читал, беззвучно шевеля губами, журналисты принялись обсуждать новость.

– Дурацкий розыгрыш, вот и всё, – решил кто-то. – Какой-то шут создал нам кучу проблем.

– Я думаю, оно подлинное, – высказала мнение Кейт. – В нем есть жуткость, которая кажется мне неподдельной. Все подложные письма забавны. С их страниц сочится извращенное удовольствие. Когда же я в первый раз открыла его, то, даже не прочитав, почувствовала глубочайшее ощущение зла, одиночества, целеустремленности.

– Чем бы оно ни было, – ответил американец, – это новости. Они не могут запретить печатать такое письмо.

Лестрейд поднял руку, словно собираясь возразить, но промолчал, позволив ей упасть.

– Джек-потрошитель, э, – хмыкнул Рид. – Мы и сами не смогли бы справиться лучше. Старое прозвище уже поизносилось. Теперь у нас есть подходящее имя для этого ничтожества.

Глава 21. In memoriam

[140]

Дневник доктора Сьюарда (ведется фонографически). 29 сентября

Сегодня я отправился на кладбище Кингстед возложить ежегодный венок. Лилии, естественно. Прошло три года со дня гибели Люси. На могиле дата ее первой смерти, и только я – ну или мне так кажется – помню точное число экспедиций Ван Хелсинга. В конце концов, принц-консорт едва ли сделает этот день национальным праздником.

Когда я выбрался из леса, меньше чем три года назад, то увидел, как страна обращается на глазах. Пока граф несколько месяцев карабкался к тому положению, которое сейчас занимает, я ожидал, что меня убьют. Захватчик с огромным удовольствием публично унизил Ван Хелсинга и должен был рано или поздно протянуть ко мне свою лапу. Но время шло, страх превратился в глухое волнение, и я как будто затерялся в мятущейся толпе, столь привлекавшей нашего нового хозяина. А может, по своей дьявольской жестокости, которой он так славен, граф решил, что оставить мне жизнь – это и есть настоящая месть. В конце концов, я представлял слишком малую угрозу для принца-консорта. С тех пор жизнь превратилась в сон, в ночную тень того, чем когда-то была…

Мне все еще снится Люси. Слишком часто. Ее губы, бледная кожа, волосы, глаза. Множество раз сны о ней становились причиной ночных извержений. Влажные поцелуи и влажные сны…

Я решил работать в Уайтчепеле, так как это самый отвратительный район в Лондоне. Приличия, лежащие на поверхности, из-за которых кое-кто мирится с правлением Дракулы, здесь почти не видны. На каждом углу вампирские шлюхи требуют крови, тесные улицы усыпаны телами одурманенных или мертвых мужчин. Трудно сдерживаться среди такого количества пиявок, но у меня есть призвание. Когда-то я был доктором, специалистом по душевным расстройствам. Теперь же я – убийца вампиров. Долг мой – вырезать гнилое сердце этого города.

Морфин уже действует. Боль отступает, зрение становится острее. Сегодня я буду способен видеть во мгле. Прорежу занавес и узнаю правду.

Туман, что окутывает Лондон осенью, стал гуще. Я так понимаю, теперь всем паразитам – крысам, диким собакам, кошкам – живется вольготно. В некоторых кварталах города снова появились средневековые болезни. Словно принц-консорт – это бурлящая сливная яма, и там, где он сидит, извергается скверна, а граф ухмыляется волчьим оскалом, пока болезнь поглощает его царство. Желтая мгла скрадывает разницу между временами суток. В Уайтчепеле уже много дней по-настоящему не светит солнце. Все больше и больше «новорожденных» сходят с ума, пока грязный свет выжигает им мозги.

А сегодня неожиданно развиднелось. Я все утро растирал мазями страшные солнечные ожоги. В самых худших случаях Женевьева дает советы, объясняя, что понадобятся годы для сопротивления прямым солнечным лучам. Иногда я с трудом вспоминаю, кто она такая; но минутами, когда злость сверкает в ее глазах или губы неосознанно обнажают острые зубы, вся иллюзия человечности пропадает.